Полость в месте соединения двух дымоходов оказалась достаточно широкой, но очень низкой, а труба, что вела вверх,– слишком узкой. Он по-прежнему ничего не видел, но ощущал сквозняк. Глаза болели, но Шарп все же открыл их и почувствовал, как по щекам потекли слезы. Ни лунного сияния, ни проблеска света из второй трубы – ничего. Места, чтобы развернуться и влезть во второй дымоход, было слишком мало. И как только они их чистят? Может быть, мальчишки не забираются выше, а верхние ходы прочищают щетками с крыши? Что ж, раз путь наверх заказан, остается только ползти вперед и нырять в неизвестность.

Шарп полз, вдыхая вонь вперемешку с сажей, мечтая о чистом воздухе и воде. Он чихал и тогда замирал, боясь, что его услышат. Совсем без шума было не обойтись, потому что при каждом движении вниз летели комья сажи и куски раствора. Но Шарп ничего не слышал. Отец с дочерью, наверное, удалились в свои комнаты, а слуги либо спустились в подвал, либо поднялись на чердак.

Он полз на животе, тычась затылком в потолок и царапая спину, и, уже оказавшись наполовину во втором проходе, застрял. Верхняя часть тела протиснулась, нижняя не проходила. Шарп попытался зацепиться за что-нибудь, чтобы протащить себя вперед, но пальцы не находили достаточно прочной опоры, а раствор только крошился. Он извивался, пыхтел, дергался – не получалось. Мало того, он не смог даже дать задний ход. Каменный лабиринт все-таки поймал его.

Перевернись, сказал он себе. Перевернись, согни ноги в коленях и ползи на спине. С первой попытки не получилось. Он снова застрял. Однако ж ничего другого в голову не приходило. Надо перевернуться, твердил себе Шарп, иначе ты сдохнешь здесь, задохнешься от сажи. Он повторил маневр, поворачиваясь в тесном проходе, сдирая кожу с бедер, чувствуя, как впиваются кирпичные крошки, как течет кровь. Он стиснул зубы, зная, что должен перевернуться, чего бы это ни стоило. Дюйм за дюймом бедра продавливались вперед, и вдруг – получилось! Он перевернулся и лежал на спине головой уже во втором дымоходе. Труба шла вниз, и Шарпа потянуло вниз. Он понял это по тому, что теплые струйки крови потекли по животу к груди. Падение ускорилось, и ему пришлось расставить локти и поднять колени, чтобы притормозить. Это означало новые ссадины и царапины, но что с того?

Он ободрал ладони, колени и спину, но замедлил падение. В любом случае путь вниз был полегче пути вверх. Так, толчками, Шарп сполз к горловине и, когда возможности притормозить уже не было, просто отдался судьбе и упал.

Упал и оказался в пустом камине. Его встретил чудесный прохладный воздух. Он сжался под градом падающих вслед хлопьев сажи и мусора и содрогнулся, вспомнив себя в черном каменном саване дымохода.

– Грейс– Шарп произнес ее имя, будто призывая дух, который явился бы и дал ему сил.– Грейс. – Казалось, она парила где-то рядом, как ангел-хранитель.

Выбравшись из камина, стрелок обнаружил, что попал в кабинет Сковгаарда. В верхние окна светила чахлая луна, нижние были закрыты ставнями. Он прошелся по комнате, морщась от боли во всем теле, поднял задвижку на одном из ставней и только теперь понял, что они железные. Похоже, Сковгаард был человеком осторожным. Окно служило также и дверью в сад. Шарп приоткрыл его и замер, когда петли протяжно заскрипели. Ночной воздух приятно охладил лицо. Света вполне хватило, чтобы найти ранец, плащ, шляпу и по-прежнему лежавшую на стуле саблю. Похоже, ему ничего не оставалось, как снова натянуть зеленый мундир, потому как ключ от маленькой столовой забрал Сковгаард, и проникнуть в комнату, где осталась рваная одежда Шарпа, не разбудив при этом домочадцев, было невозможно. Он лишился украденных на «Клеопатре» золотых и собственных сапог, но это лучше, чем попасть в руки Лависсеру. Двигать поскорее и подальше. Но прежде смыть чертову сажу. Выйдя в сад, Шарп увидел бочку для сбора дождевой воды и, подняв крышку, осторожно влез в нее. Холодная как лед вода обожгла исцарапанное тело.