– Это Хайме Хадсон, которого все зовут Варавва, – однажды вечером показал им венгр на круглолицего смуглого мужчину, который переходил по мосту, возвращаясь с прииска. – Это он нашел «Освободителя Венесуэлы» в сто пятьдесят пять карат. Говорят, у него был дар слышать «музыку», потому что он всегда находил хорошее месторождение, хотя спускал все, сколько ни зарабатывал. Однажды, когда в карманах у него свистел ветер, ему попался замечательный огромный черный камень – «Гвианский самуро», – который просто невозможно было оценить, наверно, самый ценный алмаз за всю историю. Специалисты месяцы потратили на его изучение, прежде чем прийти к заключению, что это всего лишь «почти-почти», кристаллический уголь, которому не хватило пары миллионов лет, чтобы превратиться в алмаз. Он стоил не больше, чем пресс-папье, но Варавва так перенервничал, ожидая результата, что утратил способность слышать «музыку». Взгляни-ка на него теперь! Теперь он уже не надеется разбогатеть.

Однако многие надеялись и коротали скучные воскресные часы за игрой в карты, ловили на допотопном радиоприемнике Аристофана, работавшем на батарейках, результаты лошадиных бегов или с вожделением и восхищением наблюдали за таинственной, великолепно сложенной девушкой с зелеными глазами, которую ее братья и грозный «мусью» Каррас ни на секунду не оставляли без присмотра.

В четырех или пяти километрах вниз по реке, за пределами месторождения, а значит, на территории, неподвластной Салустьяно Барранкасу, чернореченцы из артели Бачако Ван-Яна приспособили заброшенную туземную малоку под бар и бордель, где занимались древним ремеслом несколько голодных женщин. Там же торговали ромом, от которого все внутренности горели огнем и который, если верить злым языкам, гнали в сарае, спрятанном в самой чаще леса.

В следующее воскресенье, когда старатели спали после обеда, в самое пекло, а Круглолицый Салюстиано оставался на посту, чтобы никто не вздумал перейти по мосту, Асдрубаль с Себастьяном ушли к повороту реки, выше по течению, и принялись плавать, нырять и плескаться, не выказывая ни малейшего намерения переплыть на противоположный берег. Однако по возвращении они сели рядом с Золтаном Каррасом, громко храпевшим в тени самана[38], и стали раскачивать его гамак до тех пор, пока венгр не открыл глаза и сердито не проговорил:

– Какого черта? Стоит человеку слегка вздремнуть, как кто-то тут же приходит ему докучать!

– Мы достигли дна, – было первое, что сказал Себастьян, и, поскольку венгр, судя по всему, не понял, показал на реку: – Вон там, где, как уверяет Айза, есть камни, не больше семи метров.

Венгр спустил ноги на землю, по обе стороны гамака, поискал свою неизменную трубку и долго смотрел на них, пытаясь осмыслить услышанное.

– Дна? – недоверчиво переспросил он.

– Дна, – настойчиво повторил Асдрубаль. – Прямо посередине русла. Мы вытащили вот это.

Он растопырил ладонь, демонстрируя ее содержимое, и Золтан Каррас внимательно его изучил. Это была всего лишь галька, которую можно найти в русле любой лесной речушки, однако, похоже, для него эти камни имели особое значение и несли в себе послание, которое больше никто не мог расшифровать.

– Вы что, сумели спуститься вниз без водолазного костюма? – спросил он наконец, словно никак не мог в это поверить. – Без всего?

– В Лансароте мы всю жизнь ныряли, – заметил Асдрубаль. – Себастьян ловил осьминогов на гораздо большей глубине. – Он улыбнулся. – Мы же Марадентро! – напомнил он.