Жар предательства - Дуглас Кеннеди (2015)

Полицейский, помешавший мне улизнуть из кафе, проводил меня в «Два верблюда». Когда я проходила мимо стойки портье, Ахмед уведомил меня, что Мира перенесла мою одежду и другие личные вещи в новый номер и что месье Пикар требует, чтобы я заплатила 500 дирхамов, прежде чем мне будет дозволено подняться наверх. Я расплатилась наличными, сказав Ахмеду:

– Пожалуйста, передайте месье Пикару, что в моих глазах он самый настоящий un connard[63].

Я видела, что оскорбительное слово, коим я обозвала его босса, повергло Ахмеда в шок, но в то же время он согласен с моей оценкой и едва сдерживает улыбку. Ахмед вызвался отнести наверх мой тяжелый рюкзак, и я вслед за ним поднялась в номер 212, который оказался крошечным – каморкой с узкой односпальной кроватью, раковиной, с видом на стену дома в соседнем переулке и старой ванной с облупленной краской.

– Не могли бы вы подыскать для меня что-то другое?

– Месье Пикар сказал, что сегодня вам придется ночевать здесь. Когда босс завтра вернется…

– Я в лицо скажу ему, что он – un connard. Пожалуйста, попросите Миру принести мне мятный чай.

– Très bien, madame.

Едва дверь за Ахмедом затворилась, я опустилась на кровать, открыла рюкзак и вывалила из него содержимое. Тотчас же взяла дневник Пола и в кармашке задней обложки обнаружила шокирующий сюрприз – паспорт моего супруга. С одной стороны, я испытала облегчение, ибо наличие паспорта означало, что Пол не планировал покинуть город или страну. Но, как и я, мой муж не ходил по Эс-Сувейре без столь важного документа, как удостоверение личности. Почему теперь он ушел без него? Этому было только одно объяснение: узнав, что мне стал известен его поганый маленький секрет, он в волнении выскочил из гостиницы, не соображая, как ему быть дальше. Отчего я в десять раз сильнее почувствовала себя виноватой.

В том же кармашке я обнаружила еще одну находку, от которой стало трудно дышать, будто меня лягнул осел. Это была маленькая, три на пять, фотография молодой женщины, которой я дала чуть более двадцати лет. Марокканка, но с намеком на смешанное происхождение. Довольно красивая, с черными, как смоль, волнистыми волосами. Стройная, с безупречно гладкой кожей, чуть шершавыми губами, стильная: облегающая черная футболка, джинсы, подчеркивавшие красоту ее длинных ног. Марокканка, в которой течет французская кровь, решила я. И к тому же чарующе привлекательная.

Пораженная, я несколько минут смотрела на фотографию. Каково же было мое потрясение, когда, перевернув снимок, на обратной стороне я прочитала:

От твоей Самиры

В разлуке крепнет любовь.

Горячо любящая тебя

С ххх

Теперь у нее появилось имя. Самира. Молодая женщина – почти на четыре десятка лет моложе моего мужа – прислала Полу свою фотографию с признаниями в любви.

«L'absence rend le coeur plus affectueux».

Причем она не только признавалась в любви моему супругу, но и заявляла, что тосковала в разлуке с ним.

Самира. La belle Samira. Молодая женщина, обладающая каллиграфическим почерком, словно она специальным каллиграфическим пером делала надпись на фотографии, под которой рядом со своим именем еще и нарисовала маленькое сердечко. Я отшвырнула снимок на кровать, подальше от себя. Голова шла кругом.

Снова схватила дневник Пола, исписанный его убористым почерком. У меня не было времени расшифровывать его каракули: с минуты на минуту Мира должна была принести мятный чай. Я быстро листала дневник, высматривая информацию о том, где можно найти Самиру.

Мне повезло. Я наткнулась на сложенную вдвое страницу, частично украшенную набросками… о боже, это невыносимо… ее лицо… Развернув листок, я прочитала:

Нужно придумать, как сделать так, чтобы Самира вернулась в мою жизнь. Робин, конечно, взбрыкнет, и это еще мягко сказано. Но рано или поздно ей придется узнать правду… хотя, если она узнает всю правду, я ее потеряю навсегда.