Титус один - Мервин Пик (1959)

– Предоставьте это мне, – сказал Рактелок. – У меня голова, точно компас, и нюх, как у ищейки. Ваше дело, любезный Швырок, обустраивать наши стоянки и ухаживать за моими томами… ваше, Треск-Курант, добывать нам фураж и сворачивать курам шеи. Ах, дорогой мой, как ловко и быстро вы движетесь, когда луна злорадно восходит над селами, серебря и исчерняя дворы. Как ловко и быстро подбираетесь к живому инвентарю. Если мы когда-нибудь встретимся с юношей, то отметим это вином и индейкой.

– Я не пью – сказал Швырок.

– Тише!

– Что такое?

– Вы слышали смех?

– Чш… чш…

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

И вправду, раздался какой-то звук, и вся троица одновременно повернула головы к западному склону горы.

Пожиратели кишок, крадучись, заскользили сквозь сумерки, движимые только утробами, падкие до мертвечины. Шакалы и лисы. Что они там откапывают? Шкрябанье их ороговелых и серых когтей все длится и длится. Глаза становятся точно студень. Уши – как дергающиеся карточные пики. Эге-гей! любители падали! Луна уже блюет.

Швырок, Треск-Курант и Рактелок, трепеща, припали к земле (ибо сразу понять, что происходит, они не могли, столь отталкивающе неизменным был этот шум), но тут звук совсем иного рода заставил их поворотить лица снова, на сей раз к небу.

Из слепой пустоты, бессолнечной и жуткой, появилась, подобно цветным комарам в ночи, эскадрилья лимонно-зеленых игл, устремлявшихся, сбавляя скорость, к земле.

Шакалы задрали кверху мерзкие морды. Швырок, Треск-Курант и Рактелок задрали свои.

Ни испугаться, ни что-либо понять они не успели. Летучие иглы исчезли так же мгновенно, как появились. Но при всей быстроте их полета, в нем присутствовала не одна только скорость ради скорости. Похоже, они кого-то искали.

На другой стороне лысой горы шакалы и лисы вернулись к своей дохлятине, и потому не успели заметить людей в шлемах, вознесшихся, подобно высоким изваяниям, в небо, одинаковых в каждой подробности.

Их облачало подобье доспехов, нисколько, впрочем, не стеснявших движений. Когда один шагнул вперед, другой в тот же миг шагнул тоже. Когда один заслонил от луны огромные, впалые глаза, второй последовал его примеру.

Уж не они ли направляли те беззвучные эфирные стрелы? Нет, не похоже – головы обоих немного клонились к земле.

Вокруг столбовидных шей висели на металлических нитях маленькие коробочки. Что это? Быть может, они получали послания из какого-то далекого штаба? Нет, нет! Разумеется нет. Они не из тех, кто выполняет приказы. Само их безмолвие представлялось враждебным и гордым.

Один только раз обратили они глаза к трем бродягам, и в этом сдвоенном взгляде читалось такое презрение, что Рактелок и двое его дрожащих товарищей почувствовали, как тела их овеяло стужей. Впрочем, двое в шлемах искали не их.

Послышался рык, это зубы одного из шакалов сомкнулись в самом нутре мертвой твари, и рослая пара, заслышав рычание, развернулась налево кругом и странным, скользящим шагом, устрашающим пуще любой торжественной поступи, тронулась прочь.

Они ушли, и шакалы последовали их примеру, поскольку на костях несчастной дохлятины ничего уже не осталось. Только бессчетные мухи балдахином висели над ее остовом, образуя как бы покров, как бы траурный саван.

Трое из Подречья наконец вскарабкалась на вершину холма и увидели в смутном свете раскинувшийся во все стороны лунный, бесконечно враждебный ландшафт. Впрочем, им было не до красот.

– Сегодня мы спать не будем, – сказал Рактелок. – Мне это место совсем не нравится. У меня даже бедра мокры, как палтусы.

Двое других согласились с ним в том, что ночевать здесь не стоит, хоть Швырку и пришлось потом, как обычно, толкать вверх и вниз по косогорам ужасной местности кресло, нагруженное не только Рактелком, но и его «остатками» в шестьдесят один том.