Воспоминания солдата - Гейнц Гудериан (1951)

Внимательно следил я из своего штаба, переведенного в Майбахлагер под Цоссеном, за ходом наступления на западе. В интересах своего народа я желал, чтобы оно завершилось полным успехом. Но когда уже 23 декабря стало ясно, что нельзя добиться крупного успеха, я решил поехать в главную ставку фюрера и потребовать прекращения опасного напряжения и незамедлительной переброски всех сил на Восточный фронт.

Все больше поступало сведений о предстоящем наступлении русских. Мы установили районы развертывания основных сил. Были определены три главные ударные группы русских:

1) На предмостном укреплении у Баранува находились в боевой готовности для наступления шестьдесят стрелковых соединений, восемь танковых корпусов, кавалерийский корпус и шесть других танковых соединений.

2) Севернее Варшавы были сосредоточены пятьдесят четыре стрелковых соединения, шесть танковых корпусов, кавалерийский корпус и девять других танковых соединений.

3) Группировка на восточнопрусской границе состояла из пятидесяти четырех стрелковых соединений, двух танковых корпусов и девяти других танковых соединений.

Кроме того, группировка из пятнадцати стрелковых и двух танковых соединений находилась южнее Ясло, группировка из одиннадцати стрелковых соединений, кавалерийского корпуса и танкового корпуса – под Пулавы и группировка из тридцати одного стрелкового соединения, пяти танковых корпусов и трех других танковых соединений – южнее Варшавы.

Мы рассчитывали, что наступление начнется 12 января 1945 г. Превосходство русских выражалось соотношением: по пехоте 11:1, по танкам 7:1, по артиллерийским орудиям 20:1. Если оценить противника в целом, то можно было говорить без всякого преувеличения о его 15-кратном превосходстве на суше и по меньшей мере о 20-кратном превосходстве в воздухе. Я не страдаю недооценкой германского солдата. Он был выдающимся воином, его можно было без всяких опасений бросить в наступление против противника, превосходящего в пять раз. При правильном управлении он благодаря своим блестящим качествам сводил на нет такое численное превосходство и побеждал. Но то, что ему предстояло теперь, после пяти лет тяжелых боев с превосходящими силами противника, в условиях сокращения рациона, ухудшения вооружения и слабой надежды на победу, было чудовищным бременем. Верховное командование, в первую очередь сам Гитлер, должны были сделать все, чтобы облегчить ему выполнение этой чудовищной задачи. Меня занимал вопрос – в человеческих ли силах было вообще все это. Поверьте, что эта мысль угнетала меня с самого начала войны против России и даже раньше. А теперь она властно ставила дилемму: быть или не быть?

И вот миллионы немцев встали перед противником, готовые оборонять германский восток от самого страшного, что только могло произойти – от мощного натиска русских. Разве не стала вдруг ясной наша судьба после небольшого вклинения русских в Восточную Пруссию! Это было ясно точно так же, как и мне, всем солдатам. Они знали – тем более, если они были восточными немцами – точно так же, как и я, что на карту поставлена наша вековая культура. Семьсот лет труда и борьбы немцев и их успехов были поставлены на карту! Перед таким будущим требование безоговорочной капитуляции было жестокостью, преступлением против человечности, а для солдат еще и позором, которого они не хотели, да и не могли взять на себя, пока еще не исчезла последняя перспектива на другую возможность достижения мира.