Счастье - Зульфю Ливанели (2018)

Вот и Мерьем так молила Святую Деву, что, когда двери амбара, заскрипев, отворились и на пороге вместо змеи Дёне появилась повитуха Гюлизар, девушку крепко обняла радость: выходит, Бог принял ее молитвы! И вот она, милая няня, с ее извечным белым батистовым шарфом на голове, лучистыми добрыми глазами, добрыми руками, стоит напротив Мерьем. Сквозь оставленные открытыми двери просачивался солнечный свет.

Гюлизар уже так давно занималась акушерством, что, кажется, в селе не осталось ни одного человека, который бы не прошел через ее руки. Все были для нее словно родные дети.

А в жизни Мерьем ее роль была исключительно важной: во время родов шею девочки обвила пуповина, и в мир она пришла бездыханной. Руки Гюлизар сняли с посиневшей шеи ребенка пуповину, первый глоток воздуха попал в легкие, и девочка ожила. Мать ее не удалось спасти. Когда Мерьем приходили в голову мысли о смерти, она находила в себе силы не думать об этом: «Хватит, я уже один раз умирала». Да и дома все приговаривали: «Девочка эта мертвой родилась, еще раз не сможет умереть».

После десяти изнурительных дней, проведенных в страхе и одиночестве, она кинулась к повитухе, крепко-крепко обняла ее за шею и, вдыхая запах батистового платка, разразилась рыданиями.

– Со мной случилась беда, биби! – шептала Мерьем. (Все дети называли Гюлизар не «тетя», а «биби»). – Я хотела убить себя.

– Знаю, девочка моя, – сказала повитуха Гюлизар, – смотри, больше так не делай!

Она начала причитать и сетовать на женскую долю: каждая проходит свой тернистый путь, если ей довелось родиться женщиной, а потом несколько раз повторила: «Пропади она пропадом, эта женская доля!»

– Вспомни, дитя, сколько горестей выпало Мерьем, благословенное имя которой тебе дали! Ее сына убили. Разве ты не знаешь?

– Знаю, – ответила Мерьем.

– Детей нашей матери Фатимы тоже убили, внуков благословенного нашего Пророка[14].

– Это я тоже знаю, – сказала Мерьем, – в Кербеле.

– Знаешь, доченька, – повитуха Гюлизар погладила ее по голове, – я прошла сюда через тысячу трудностей. Никто не хотел тебя показывать. Целыми днями я умоляла, и наконец надо мною сжалились. Сердце твоего отца мягкое, но твой дядя, сказав «А», не говорит «Б». Слушай меня хорошенько, возможно, это последняя наша возможность поговорить, другой раз меня могут сюда не пустить. В селе все волнуются за тебя. Все переживали, когда нашли тебя на кладбище, где ты лежала в пыли, словно израненная птица…

Мерьем и в самом деле нашли там: на кладбище, на краю дороги, недалеко от въезда в село. Ее лицо и руки были исцарапаны кустарником и ветками деревьев, ноги испачканы кровью, сорванный с головы платок валялся на земле, она билась о землю, дико кричала, руками и ногами колотила по воздуху. Увидевшие ее мальчишки решили, что в девушку вселился джинн. Пришли добрые люди, на руках понесли ее домой. Но девушка не могла успокоиться: пиналась, вырывалась. Она то теряла сознание, то снова приходила в себя и, вырываясь из дружеских рук, падала на землю. Путь к ее дому лежал мимо поселкового рынка, и когда израненную, всю в синяках, ее несли по пыльным улицам – все были там, и каждый видел ее беду…

После того, как ее принесли домой, она два дня не приходила в себя, лежала с температурой в бреду. Позвали повитуху Гюлизар – вот тогда и стало ясно, что Мерьем жестоко изнасиловали. Чтобы сбить температуру, Гюлизар клала ей на лоб ткань, смоченную в уксусе, ставила на спину банки, на грудь нанесла йодную сетку. Чтобы привести девушку в сознание, ей постоянно давали вдыхать нюхательную соль. Наконец Мерьем вроде бы пришла в себя. И в тот же день семейный совет вынес решение: перевести ее в этот сарай.

– Многие знакомые в селе пытались тебя спасти, – сказала Гюлизар. – Встречались с твоим дядей, говорили, что в случившемся нет твоей вины и что эта старая традиция должна быть упразднена. Каждый хотел тебя спасти…

Мерьем спросила: