Генри видел себя монстром безграничной жестокости, действующим исключительно в собственных интересах, чья абсолютная аморальность гарантировала, что он без колебания примет наилучшее для себя решение. Теперь же ему с неохотой приходилось признавать, что он тем не менее мог допускать ошибки.

Во-первых, он обращался в компанию, обеспечивающую техническую помощь на дороге и препятствующую угону автомобиля. Специальное устройство, установленное в «Лендровере», позволяло связываться с оператором в режиме реального времени в случае поломки, аварии и других чрезвычайных обстоятельств. Сделал он это для того, чтобы получать надежную информацию о лучших ресторанах и отелях, где он мог поесть и провести ночь по пути на Запад.

В вашингтонских кругах, в которых он вращался, были люди, способные взломать банки данных компьютеров спутниковых служб и проследить за ним по сигналу транспондера, установленного в его «Лендровере».

Он купил «Лендровер» по поддельному удостоверению личности и оплатил переводом со счета банка на Бермудах, куда деньги поступили от французской фирмы, разрабатывающей рисунки на материи. Фирма эта была подставной компанией, действующей в интересах несуществующей текстильной фабрики на Филиппинах, которая принадлежала богатому гонконгцу. Этого гонконгца не могли допросить или вызвать в суд, потому что породило его богатое воображение Генри.

Вероятно, ему следовало купить подержанный внедорожник на имя какого-нибудь бездомного, заплатив наличными, и поехать на Запад, вырядившись типичным принадлежащим к среднему классу туристом, перебиваясь булочками с повидлом, биг-маками и пирожками с неизвестно каким мясом, ночуя в дешевых мотелях, где человека подстерегала смерть как от полчищ клопов-мутантов, так и от безвкусного интерьера: негодование, вызванное одним только видом номера, могло привести к разрыву в мозгу какой-нибудь важной артерии.

Даже за тысячу лет никто в вашингтонских кругах не додумался бы до того, чтобы искать его — или любого из принадлежащих к их кругу — в таком автомобиле и в таких заведениях. Они все получили образование высочайшего уровня, в жизни все придерживались одинаковых стандартов и ожидали, что никто и никогда эти стандарты не нарушит.

Принадлежность к элите подразумевала определенный образ мышления. Но теперь Генри понимал: принадлежность эта интеллектуально расслабляла, лишала способности прибегать к каким-то нестандартным ходам. Он думал, что поднялся над прошлым, освободив внутреннего монстра от всех сдерживающих пут, и однако он спланировал свой побег из Вашингтона совсем как поездку в Хэмптоне[13] в те, не столь уж далекие времена, когда мир еще не скатывался в пропасть.

Его мучитель, наоборот, сохранил способность мыслить нестандартно. Этот сукин сын хотел получить от него что-то еще, помимо денег и фермы, и он добивался этого стратегией и тактикой, которая ставила Генри в тупик и выводила из себя.

Генри требовалось перестроить мышление. Ожидать неожиданное. Представлять себе непредставляемое.

Взяв мешок для мусора из коробки, которая стояла в одном из кухонных шкафчиков, Генри вернулся в спальню. Положил пропитанные кровью кожаные перчатки в мешок, мешок — на кресло.

Снял окровавленное покрывало с кровати и отложил в сторону, чтобы потом постирать. Напомнил себе, что выживание требует перестройки мышления. Ожидать неожиданное. Представлять себе непредставляемое. Он попытался подумать о чем-то непредставляемом, чтобы на конкретном примере понять, о чем речь.

Но, окончательно и бесповоротно превращаясь в монстра, он не мог подобрать пример непредставляемого, ни один мотив или действие не шокировали его, не выглядели для него инородными. Он мог переступить через любые границы.

А потом перед его мысленным взором возник образ брата, получившего пулю в лицо. Он увидел, как это происходило. Потом увидел брата, лежащего на полу амбара, с изувеченным лицом.

Все это он мог себе представить.