Дни чудес - Кит Стюарт (2018)

– Если станешь дизайнером-оформителем, не работай в маленьком местном агентстве. Это тебе мой совет. Поезжай в Лондон. Или долбаный Нью-Йорк. Ух ты, весь мир у твоих ног! Это так здорово, да?

Казалось, на нас напирает масса людей вокруг и в помещении становится все меньше кислорода. Воздух стал горячим и разреженным, шум – невыносимым.

– Не знаю. Мне сложно думать о будущем. Давайте сменим тему, – попросила Ханна.

Мне было знакомо это выражение ее лица, я много раз видел его прежде. Решимость и страх схлестывались, как маленькие вихри. Она взглянула на меня, и я понял, что с нее довольно. Да, я знаю, что чересчур ее опекаю, знаю, что Ханну иногда раздражает то, что я пытаюсь быть режиссером ее жизни, проконтролировать окружающих ее действующих лиц, но поступаю я так именно по этой причине. Ничего не зная, люди вторгаются в нашу жизнь. Они не понимают, как обстоят дела.

– Пойдем выйдем на свежий воздух. Извини, Кирстен, приятно было познакомиться. – Я встал, подал Ханне руку, и она ухватилась за нее, с трудом поднявшись.

– Прости, – сказала Ханна, я не понял кому.

– Я сморозила какую-то глупость? – спросила Кирстен.

– Нет, Ханна просто устала.

– У нее действительно бледный вид. Мне тоже было приятно с вами познакомиться. Можно я дам вам свою визитку?

Она полезла в задний карман джинсов, но мы уже отвернулись. Я обнял Ханну за плечи и повел прочь, она вся дрожала. Мы пошли к двери. Я расталкивал людей – сначала осторожно, потом с возрастающим остервенением. Выйдя наконец за дверь и глотнув свежего прохладного воздуха, мы почувствовали себя глубоководными дайверами, вынырнувшими на поверхность воды после многочасового погружения.

Ханна прислонилась к стене, отвернувшись от меня и глядя куда-то вверх, потом принялась тереть глаза тыльной стороной ладони и рукавом жалкой блузки. Мы в молчании пошли домой. Мы оба знали, что поговорить есть о чем, но постоянно старались избежать этого разговора, маячившего в конце каждого дня. В клинике ей всегда давали позитивный прогноз, но учили нас не считать все само собой разумеющимся. Каждый раз, как у нее случался рецидив, всплывал невысказанный вопрос: сколько времени? Правда, сколько? До ее шестнадцатилетия оставалось меньше двух месяцев. Эта веха, этот переходный обряд. Она, эта веха, вдруг показалась мне невыносимо далекой – можно сказать, недостижимой.

– Прости, что пыталась тебя пристроить, – продолжая дрожать, сказала Ханна. – Это было жестоко. Я, типа, знала, что в этой толстовке ты привлечешь к себе внимание. Дурацкий эксперимент!

– И что ты хотела выяснить?

Мы проходили мимо театра, и в свете фар от проезжающих машин его бетонное здание напоминало причудливый экспрессионистский за́мок.

– Ты уже освободился? – спросила она. – От мамы?

– Боже мой! – воскликнул я. – Что заставляет тебя об этом думать?

– Я всегда об этом думаю, – ответила Ханна. – Ты такой беспомощный. Кто-то должен о тебе заботиться.

Я снял с себя толстовку и накинул дочери на плечи так, чтобы надпись «ДА НУ, НА ХРЕН» оказалась у нее на спине.

– Вот, – сказал я. – Ты это заслужила.

Рассмеявшись, она взяла меня под руку, и мы пошли домой.

Ханна

Мы собрались в моей спальне – я и мои подруги, Дженна и Дейзи. Дженна сидит в кресле, закинув ногу на ногу, Дейзи, в воздушном летнем платье, расположилась на краю кровати и выглядит бесплотной и отрешенной, как девушка из рекламы духов. Предполагается, что мы обсуждаем «Джейн Эйр». Но вместо этого последние полчаса я рассказываю им о вчерашнем вечере в кафе «Вираго», о том, как пыталась познакомить папу с подвыпившей женщиной. Это развеселило подруг, и они принялись забрасывать меня вопросами.

– Откуда ты знала, что она заинтересуется? – вопит Дженна. – Откуда ты знала, что она не пришла с бойфрендом?