Но те, кто остался, были обречены. С осени 1940 года ни один еврей не мог покинуть страну. Даже в оккупированной Франции им запрещалось пересекать демаркационную линию между Севером и Югом. Евреи пытались бежать из городов, чтобы избежать ареста и депортации. Люсьен догадывался, что тысячи их скрываются в селах – целыми семьями, с детьми и стариками. Евреи, привыкшие к благополучной жизни, были вынуждены прятаться на сеновалах и каждый день боролись за выживание, за корку черствого хлеба и глоток воды. По сравнению с сеновалом или хлевом, тайник, который хочет создать Мане, может показаться дворцом.

Люсьен встал и принялся расхаживать по квартире.

Конечно, это самоубийство – участвовать в таком безумии. Но. если все сделать с умом, скорее всего, тайник никому не удастся обнаружить. А значит, никто не узнает о его «пособничестве» и при этом он сможет заработать кучу денег и солидные комиссионные. Вдобавок, Огюст Мане осторожен, проницателен и удачлив. Он не станет рисковать, не просчитав все до мелочей. Он наверняка продумал все до последней мелочи.

Внезапно Люсьен увидел самого себя привязанным к стулу в кабинете следователя гестапо на улице Соссэ – с кровавым месивом на месте лица. Видение было таким ярким, что он уже повернулся, чтобы уйти, но его остановила неожиданная мысль. Немного изобретательности – и здесь, в этой квартире, запросто можно спрятать человека. Он уже взялся было за ручку входной двери, но на мгновение задержался, чтобы бросить последний взгляд на пустующие апартаменты. Затем тряхнул головой, отгоняя назойливую мысль, немного приоткрыл дверь, чтобы проверить, нет ли за ней кого-либо, а затем вышел в коридор.

И сейчас же мысли Люсьена вернулись к комиссионным, размер которых мог бы окупить любой риск. Получить заказ на проектирование крупного промышленного объекта (именно на это намекал Мане) было невероятной удачей, и до войны такому молодому и малоизвестному архитектору не видать бы его, как собственных ушей. Одному Богу ведомо, как он нуждается в деньгах, ведь у него не было ни одного заказа с самого начала оккупации. Его собственные сбережения давно иссякли, а деньги, заработанные Селестой, тоже не могут тянуться вечно. Допустим, он вернется в квартиру и еще раз все тщательно осмотрит. Что в этом преступного?

Он и в самом деле вернулся и снова принялся бродить по комнатам.

Прежде всего, Люсьен исключил все слишком очевидные места, в которых мог бы разместиться тайник. И прежде всего – ниши за задними стенками шкафов и пространство позади книжных полок, которые то и дело упоминались в довоенных американских детективах. Словно объектив кинокамеры, его глаза ощупывали каждый квадратный сантиметр поверхности стен, учитывая все особенности планировки. В то же время он интуитивно анализировал структуру пространства, находящегося за любой из перегородок, будто просвечивая их рентгеном.

Люсьен не знал, каков из себя «гость» Мане, и поэтому, обнаружив более или менее подходящее место для тайника за деревянными панелями, тянувшимися вдоль стен, ориентировался на мужчину средней комплекции. Если панели снять, то за ними окажется достаточно места, чтобы там мог расположиться взрослый человек. А что, если это слишком очевидное место для тайника? Пожалуй, так и есть.

Надо подумать. Предположим, человек зайдет за выдвижную панель, протиснется дальше, вдоль стены и спрячется в другом тайнике. Но если немцы сдвинут панель и обнаружат за ней пустоту? Больше того – когда Люсьен обследовал пространство за панелями, то понял, что там слишком мало места, чтобы спрятаться.