За окном - Джулиан Барнс (2013)

Киплинг относился к Франции серьезно, и привязанность становилась взаимной. Он представляется нам таким английским писателем, таким британским империалистом, он так саркастически передает язык и знания своего окружения, что даже удивительно, как хорошо и широко известен он был во Франции. В его путевых заметках говорится, что 26 марта 1913 года он укрылся от дождя в Буржском соборе, «где встретил очень образованного молодого французского священника, который знал назубок „Книгу джунглей“. И с удовольствием отметил распространение культуры в Галлии». Генерал Нивель в 1915 году проводил для него экскурсию по линии фронта и, указав на французские войска под его командованием, заметил: «Все они читали ваши книги». Киплинг улыбнулся, приняв это за вежливый жест, однако затем Нивель отвел его в другой сектор, где «часовые с винтовками сказали мне то же самое. Сержанты в землянках вторили их словам, и я уже было подумал, что все это подстроено генералом. Но нет. Это было правдой».

Однако его поклонниками были не только французские солдаты. «Я лишь мечтал о джунглях, — признавался Жюль Ренар в своем дневнике. — Киплинг бывал там». За несколько месяцев до своей смерти, последовавшей в 1893 году, критик и философ Ипполит Тэн слушал «Свет погас» в исполнении своего племянника Андре Шеврийона. «Этот человек — гений», — сказал Тэн. Шеврийон признавался, что до этого его дядя еще никогда не называл так никого из современных писателей. Этим романом — единственным крупным произведением Киплинга — во Франции и Англии по большей части восторгались. Сара Бернар предлагала создать по его мотивам пьесу; в автобиографии Киплинг подытожил: «Я всегда считал, что в переводе он воспринимается лучше, чем в оригинале».

Из-за его славы было трудно сохранять анонимность поездок по Франции. Родные Киплинга рассказывали, что они не могли оставаться в одном месте больше трех дней без того, чтобы личность писателя не оказалась раскрыта. То солдат пристанет к нему на улице и потащит в офицерскую столовую, то священник сделает из посещения им церкви целое событие, а на третий день разговор с мэром грозил городским приемом; так что им всем приходилось бежать.

Французский язык писателя, согласно его биографу Чарльзу Каррингтону, «был свободным, хотя иногда неточным, и щедро сопровождался жестами». В школе Киплинга обучали языку при помощи одной хитрой уловки: «Меня склонили к изучению французского», — писал он.

«Ты никогда не сможешь говорить на французском, но на твоем месте я бы попытался читать на нем», — таковы были слова учителя. Здесь я должен пояснить. Дайте мальчику-англичанину первую половину «Двадцати тысяч лье под водой» на его родном языке. Когда он начнет ею зачитываться, отберите и дайте вторую часть, но уже на языке оригинала. После этого (но не до) — «Принца отверженных» Дюма, а потом — как повезет.

За Верном и Дюма последовали Бальзак, Рабле и Мопассан; Киплинг счел Скаррона «тоскливым», а Анатоля Франса — «мошенником».

Он также ознакомился с Колетт, чьи рассказы о животных счел «намного лучше» своих. В письме 1919 года к Андре Шеврийону Редьярд Киплинг упоминает прочитанные ранее книги, а также пишет о биографии Дюма, из-за которой у него «голова пошла кругом от волнения и целого роя новых идей», но заканчивает письмо так: «Во всем остальном (кроме нескольких дней в Париже в 1978-м) французского влияния было немного». Два года спустя, получая степень почетного доктора в Сорбонне и, безусловно, слегка подыгрывая устроителям церемонии, он с преувеличенной благодарностью произнес: «Я не признаюсь (что должно быть очевидно для моих собратьев, присутствующих здесь), сколь многому научился и сколько позаимствовал, сознательно и бессознательно, у мастеров литературы вашей страны».