За окном - Джулиан Барнс (2013)

Некоторые в зале знали, что среди «множества пропавших без вести» был единственный сын Киплинга, Джон; что отцу было известно его последнее пристанище: около Красного дома, на опушке леса Мелового карьера, среди шлаковых отвалов и шахтерских домиков. Джон Киплинг хотел пойти добровольцем на фронт в начале войны, за несколько дней до своего семнадцатилетия, но получил довольно унизительный отказ по причине плохого зрения. Его (такой же близорукий) отец использовал свое влияние, чтобы устроить юношу офицером в Ирландский гвардейский полк; в августе 1915 года Джона Киплинга отправили во Францию, а к концу сентября он оказался среди двадцати тысяч британцев, павших в битве при Лоо. Киплинг ответил на гибель сына скорбью, гордостью, молчанием и, после войны, кропотливой работой в Имперской комиссии по военным захоронениям. Именно он предложил высекать на камнях поминовения, возвигнутых на военных кладбищах, надпись: «Их имена будут жить вечно». Для французских соборов он писал тексты панихид по павшим британским солдатам, отвечал за проведение еженощной церемонии памяти у Мененских ворот и был одним из авторов идеи захоронения Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве. Судя по записям в путевых дневниках, Киплинг так же неутомимо инспектировал кладбища, как когда-то — французские отели. В 1924 году за три дня он посетил двадцать четыре кладбища. Теперь, омраченные гибелью сына, сухие методичные записи Киплинга обретают мучительную остроту. «Дюри. Нет надгробий. Плиты уже год лежат штабелями». «Ферм-Бутерн: неудобный подъезд — недоступность». «Верхушку и бока кожуха кладбищенского реестра обновить — книга внутри отсырела, и список размокнет, если не просушить». «4:50. Кладбище Сент-Мари. Обезображено садовым сараем». «Аррас-роуд (нет реестра). Крошечное (канадское) кладбище, украшенное цветами, прямо посреди пашни; фермер задевает край своим плугом. Доложить об этом». «Важно. Перед надгробиями сажать только невысокие растения, иначе не видно надписей от близких».

13 мая 1922 года в Мируте: «Кладбище строгое и величавое, несмотря на крематорий в бывшей пекарне на углу, где кремировали индусов. Кого только не сжигали здесь, за каменной стеной, отделенной деревцами (например, кипарисами), которые в грядущие годы станут вечнозеленой изгородью… Прошелся среди могил, побеседовал с садовниками и т. д., и т. д. Посмотрел, где похоронен водонос Ганга Дин». Киплинг работал уполномоченным Комиссии по военным захоронениям в течение последних восемнадцати лет жизни, с 1918 по 1936 год. Он оказал мощную поддержку этому беспрецедентно масштабному акту национальной памяти. Каждого павшего солдата надлежало перезахоронить в именной могиле, под отдельным надгробием; а в том, что Киплинг мог склонить голову перед захоронениями Ганга Дина и четырехсот тысяч павших, но не перед могилой своего сына Джона, чьи останки были опознаны лишь в 1990-е годы, была особая неутолимая боль.

Как уполномоченный Комиссии Киплинг посетил военное кладбище в Руане. «13 Мар. 1925», — записано в его дневнике. «Приехал в Руан (на почту) в 10:30. Оставил кое-какие вещи в номере и сразу пошел на кладбище (из 11 тысяч надгробий установлено 3400), где встретил садовника и подрядчика. Все кладбище плоское, кругом слякоть и грязь». Конечно, к тому времени он проинспектировал множество кладбищ, встретил огромное количество садовников, и, судя, по сделанным в тот день записям, местные условия ничем не отличались от других. Киплинг пошел на рынок в Руане, чтобы «покаяться там, где сожгли Жанну д’Арк» (он был ярым приверженцем Орлеанской девы и близко к сердцу принимал ее жертву), потом — «скверный ужин, но пристойное шампанское — и спать».