Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Мне очень жаль, если я оскорбил вас тем, что вы по праву можете счесть необоснованными притязаниями. — Франциско поклонился и повернулся, собираясь уйти.

— А что вы хотели понять во мне? — спросил Реардэн. Это вырвалось у него непроизвольно, он не осознавал, что этим вопросом начисто перечеркнул свой гнев и негодование, что это всего лишь предлог, чтобы остановить, удержать этого человека.

Франциско обернулся. Его лицо по-прежнему выражало учтивость и искреннее уважение.

— Все, что мне было нужно, я понял, — ответил он.

Реардэн стоял и смотрел вслед Франциско, пока тот не смешался с толпой гостей. Дворецкий с хрустальным блюдом в руке и доктор Притчет, нагнувшийся над очередным канапе, убрали Франциско из виду. Реардэн посмотрел в окно, но ничего не увидел. В царившей за окном тьме слышалось лишь завывание ветра.

Когда он отошел от окна, к нему подошла Дэгни. Она улыбнулась, открыто вызывая его на разговор. Он остановился. Ей показалось, что он сделал это неохотно. Чтобы нарушить молчание, она поспешно заговорила:

— Хэнк, почему здесь сегодня так много интеллигентов с наклонностями бандитов? Я бы не пустила их и на порог своего дома.

Она заметила, как сузились его глаза, — так сужается просвет, когда закрывается дверь.

— Я не вижу особых оснований не приглашать их, — холодно ответил он.

— Я вовсе не собираюсь критиковать выбор гостей, но… Я не пыталась выяснить, кто из них Бертрам Скаддер. Если узнаю, влеплю ему пощечину. — Она старалась держаться непринужденно. — Не хотелось бы устраивать сцену, но боюсь, мне будет трудно держать себя в руках. Я не поверила своим ушам, когда мне сказали, что миссис Реардэн пригласила его.

— Это я пригласил его.

— Но… почему? — Голос ее дрогнул.

— Я не придаю особого значения подобного рода приемам.

— Извини, Хэнк. Я не знала, что ты настолько терпим. О себе я этого сказать не могу.

Он промолчал.

— Я знаю, что ты не любишь званые вечера. Я тоже их не люблю. Но знаешь, Хэнк, мне иногда кажется, что только мы и можем по-настоящему получать от них удовольствие.

— Боюсь, у меня нет таких способностей.

— Неужели ты думаешь, что кто-то из них действительно наслаждается всем этим? Они всего лишь пытаются быть еще более бездумными, чем обычно. Быть раскованными и несерьезными. Мне же кажется, что человек может чувствовать себя легко, раскованно и непринужденно, лишь когда осознает свою важность и значимость.

— Я не знаю.

— Просто эта мысль иногда беспокоит меня… Со времени моего первого бала… Я по-прежнему уверена, что прием должен быть праздником, торжеством, а праздники должны быть у тех, кому есть что праздновать.

— Я никогда не думал об этом.

Дэгни никак не могла свыкнуться с его холодной официальностью, никак не могла подобрать нужные слова. Она не верила своим глазам. У него в кабинете они всегда чувствовали себя непринужденно друг с другом. Сейчас же на него словно надели смирительную рубашку.

— Хэнк, только представь себе! Как прекрасно было бы здесь, если бы мы не знали никого из этих людей! Краски, наряды… А сколько понадобилось воображения, чтобы все это было так…

Дэгни разглядывала гостиную. Он смотрел вниз, на тени на ее обнаженном плече, мягкие голубые тени от света, пробивавшегося сквозь пряди ее волос.

— Зачем мы отдали все это глупцам? Это должно принадлежать нам.

— Но каким образом?

— Не знаю. Я почему-то всегда думала, что праздники должны быть чем-то возбуждающим, ослепительным, как изысканное вино. — Она рассмеялась. В ее смехе прозвучали нотки грусти. — Но я не пью. Это лишь еще один символ, не означающий того, что призван означать.

Реардэн молчал.

— Может быть, мы что-то упустили?

— Может быть. Я не знаю.