Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (1997)

— Нет. Слишком рано.

Франциско вел себя так, словно в этом визите не было ничего необычного, словно это было естественно, — он всегда вел себя так в присутствии Реардэна. Но Реардэн заметил, что Франциско не столь спокоен, как ему хотелось казаться; он расхаживал взад-вперед по комнате, словно освобождаясь от переживаний, которые хотел скрыть; он забыл о лампе, и она все еще стояла на полу, оставаясь единственным источником света в комнате.

— Вы открыли для себя много неприятного, правда? — произнес Франциско. — Как вам понравилось поведение ваших собратьев по бизнесу?

— Думаю, этого следовало ожидать.

Франциско произнес напряженным от гнева голосом:

— Прошло уже двенадцать лет, и все же я не в состоянии равнодушно взирать на это! — Сказанное вырвалось у Франциско непроизвольно, словно, пытаясь сдержать волнение, он выговорил потаенные слова.

— Двенадцать лет — с какого момента? — спросил Реардэн.

Последовала минутная пауза, и Франциско спокойно ответил:

— С тех пор как я понял, что делают эти люди. — И добавил: — Я знаю, что вам приходится сейчас преодолевать… и что еще впереди.

— Спасибо, — произнес Реардэн.

— За что?

— За то, что ты так стараешься не выказывать. За меня не беспокойся. Я в силах это выдержать… Знаешь, я пришел поговорить не о себе и даже не о суде.

— Я согласен говорить на любую тему, которую вы выберете, только не уходите. — Франциско произнес это как шутливую любезность; но тон не мог скрыть его искренности. — О чем вы хотите поговорить?

— О тебе.

Франциско минуту молча смотрел на Реардэна, потом медленно ответил:

— Хорошо.

Если бы чувства Реардэна могли воплотиться в слова, минуя барьер воли, он бы прокричал: «Не покидай меня, ты мне нужен, я сражаюсь один против всех, я осужден бороться на пределе своих сил! Мне необходимо знать, что есть хоть один человек, которому я доверяю, которым могу восхищаться».

Но Реардэн сказал спокойно и очень просто:

— Знаешь, по-моему, единственным настоящим нравственным преступлением человека является попытка создать своими словами или поступками впечатление противоречивости, невероятности и нерациональности и таким образом поколебать понятие о рациональности у своей жертвы. — Единственной личной ноткой был искренний тон, подразумевавший такую же откровенность собеседника.

— Это верно.

— Если я скажу, что ты привел меня именно к этой мысли, ты поможешь мне, ответив на один личный вопрос?

— Попытаюсь.

— Мне не нужно тебе говорить, ты сам знаешь, что ты человек высочайшего ума. Я могу допустить, хотя и не могу признать это правильным, что ты отказываешься использовать свои величайшие дарования в сегодняшнем мире. Но то, что человек делает от отчаяния, не обязательно ключик к разгадке его характера. Я всегда полагал, что настоящим ключиком является то, что человек выбирает в качестве развлечения. И я не могу этого постигнуть. Неважно, от чего ты отрекся и перед чем отступил, но раз ты выбрал жизнь, как ты можешь находить удовольствие, прожигая такую ценную жизнь, как твоя, увиваясь за дешевыми женщинами, пустившись в глупейший разгул?

Франциско смотрел на него с тонкой улыбкой, словно говоря: «Нет? Значит пришел говорить не о себе? А то, что ты так жаждешь говорить обо мне, разве не есть признание твоего беспросветного одиночества?»

Улыбка перешла в мягкую добродушную усмешку, словно в ответе на вопрос Реардэна не было никаких проблем, никакой тайны.

— Есть способ решения подобной проблемы, мистер Реардэн. Проверьте свои исходные положения.

Франциско раскованно опустился на пол, усаживаясь словно для приятной беседы.

— Это ваше личное заключение, что я — человек высочайшего ума?

— Да.

— Вам известно из личных наблюдений, что я растрачиваю свою жизнь на женщин?

— Ты никогда не отрицал этого.

— Не отрицал? Мне стоило больших усилий создать такое впечатление.