Обитель - Захар Прилепин (2014)

«Если, к примеру, Эйхманис попросит? — Что попросит? Ударить Щелкачова лопатой?..»

Ни к чему не придя, Артём вообще перестал думать, а только озирался и поглаживал себя по голове ладонью: это было приятное чувство.

Если по пути попадались лагерники — из числа работавших за пределами кремля, — Артём выправлял осанку, и выражение лица его становилось независимым — ему так хотелось показать, что он теперь не просто шакал, как и все, — а шакал верхом на лошади, и даже красноармеец впереди не столько охраняет его, сколько — сопровождает.

Судя по тому, что на Артёма смотрели в основном неприветливо, лагерники кое о чём догадывались. Например, о том, что этому бритому наголо парню выпал кант. Или даже фарт.

В монастырь явились уже ближе к ночи.

Артёму, конечно же, хотелось, чтоб он подъезжал, а там — р-раз, и Василий Петрович идёт, или Афанасьев — ай, как хорошо можно было бы порисоваться. Но красноармеец заставил Артёма спешиться у ворот, забрал повод и пошёл в свою сторону.

— Эй, а куда мне? — негромко окликнул его Артём.

— А я, мля, знаю, — сказал красноармеец, не оборачиваясь. — Куда приказано — туда и следуй.

Потом всё-таки смилостивился, обернулся.

— Завтра соберёшь всё, что приказали, и двинем взад. Стой на площади, как соберёшься, жди меня. До полудня должны уехать.

На воротах Артём показал своё командировочное письмо, его пропустили, и он поспешил в келью.

— Надеюсь, что мама Осипа ещё не приехала, — бубнил вслух Артём. — А то Осипу придётся спать на полу…

Постучалась самозваная мысль о том, что мама Осипа могла оказаться вполне моложавой… а что? — если, допустим, ему двадцать с небольшим, а она родила его молодой… но Артём тут же оборвал себя: мерзость какая, мерзость, прекрати.

Монастырский двор был пустым. Артём подумал и решил, что, наверное, ни разу не случалось такого, чтоб он оказался здесь совсем один.

«А вдруг все ушли? — то ли усмехнулся, то ли затаился в надежде Артём. — Осталось двое постовых, и никого нет?..»

«…И не было», — ответил сам себе.

Только две чайки вскрикивали и кружили над двором, мучимые бессонницей и мигренью.

Навстречу одинокому человеку с разных концов двора двинулись олень Мишка и собака Блэк — каждый в своей манере. Блэк — достойно, но чуть танцуя своим мускулистым телом и сдержанно помахивая хвостом. Мишка — более бестолково и поторапливаясь, словно опасаясь, что, если он запоздает, — всё вкусное достанется псу.

«…Вот и лагерники, — посмешил себя Артём, — …зайду сейчас в любую роту — а там нары полны всякого зверья. Кроты, крысы, лисы — все грызутся, дерут друг друга, обнюхивают… Кто там на воротах у меня проверял документ, я забыл уже, — и Артём всерьёз посмотрел в сторону поста. — Может, там два козла сидело, с козлиными глазами, а я и не заметил…»

Мишка и Блэк приближались.

«А у меня и нет ничего», — с привычным огорчением подумал Артём, глядя на зверьё, и осёкся, нащупав в кармане кусок пирога: не помнил даже, когда прихватил его. Вроде после бритья на озере… кажется, да… чей-то объедок лежал там — зажрались. Или не объедок, а кто-то оставил, пока брили, и Артём умыкнул, не задумываясь.

Разломил пирог, левую протянул псу, правую оленю, оба взяли поднесённое, даже не принюхиваясь. Касание звериных влажных губ осталось на обеих руках.

Артём так и пошёл в свой корпус с этим ощущением: лёгкого и чуть мокрого тепла.

Зверьё доело всё разом, олешка сделал пару шагов вослед, но понял, что ничего больше нет, и остановился, а Блэк сразу знал, что, если дают один раз и уходят, значит, всё. Благодарно дождался, пока Артём исчезнет за дверями корпуса, и пошёл досыпать.

В келье пахло кисло, Осип, как обычно, спал крепко, Артём, особенно не церемонясь, стянул ботинки, потянул с плеч пиджак — и тут его сосед неожиданно вскинулся, напуганный шумом. Артём даже застыл, так и став с полуспущенным пиджаком на руках.