Обитель - Захар Прилепин (2014)

Солнце садилось не вниз, как там, в России — оно словно бы катилось ровно по горизонту и так закатывалось понемногу.

Вид у солнца был такой, словно оно плавится и отекает, как мороженое — и к тому моменту, как уйдёт за горизонт, ничего от него не останется. Завтра встанет — а вместо огромного солнца куцый, еле тёплый шарик, весь всклокоченный от стыда.

Говорят, что солнце здесь всходит и заходит почти на севере. Значит, север — там.

«…А если в келью Филиппа нам пойти? — размышлял Артём, приметив бревенчатую избушку в палисаднике. — Дедушка Филипп, пусти погрешить, мы тихо…»

Комары пропали совсем.

Облака были розовые и фиолетовые и пенились красиво и ароматно, как французское мыло.

Виднелось ещё озеро. На воде время от времени появлялись быстрые круги — наверное, это плавали те самые ондатры, которых завёз Эйхманис.

Если б не круги — озеро показалось бы недвижимым и твёрдым, как из стали. Заходящее солнце лизало эту сталь, как дети железо в морозное своё русское детство — но только к озеру язык не прилипал.

«А меня ж этой работы лишат — чего я тут сторожу? — вдруг напугался Артём. — Учёных, что ли?.. А ещё донос их, ой…»

Надо было, чтобы скорей явилась Галя и разрешила сомнения.

Артём искал глазами то здесь, то там, потом снова затихал, не дыша. Пока он на крыше — ничего не происходит, и не произойдёт. Только кролики внизу колобродят.

Кто-то, услышал Артём, влез на чердак: «…Проверяют, не жру ли, мерцая глазами в полутьме, ещё одного крольчонка…».

Он едва успокаивался, как снова начинало нудно тянуть под сердцем: отчего же ему никак не удаётся прожить в покое хотя бы неделю. Артём представил себя как то ли зверя, то ли человека, ползущего вверх по скале — то один камень обвалится под ногой и ухнет вниз, то другой… То какая-то птица начинает кружить на предмет его печени — и ни рукой от неё не отмахнуться, ни плюнуть в неё…

Так остро всё это почувствовал, что поймал себя на том, что держится руками за крышу изо всех сил.

И хорошо, что держался, — потому что вдруг увидел в лесу человека.

Минуту вглядывался — может, блазнится… Взмахнул рукой, но человек не ответил.

«Галя? Нет? Если Галя — почему с другой стороны от дороги? И в какой-то странной рубахе незнакомой…»

Артём, стараясь не очень шуметь, спустился вниз… Учёные, оказывается, все уже легли спать. Самый беспокойный из них, видимо, только что проверил кроликов и тоже улёгся.

Мимо колодца, через заборчик, забирая выше, Артём пошёл в лес, к тому месту, где видел человека.

«Галя, наверное, а кто же? Даже не буду здороваться, а сразу поцелую её», — решил он.

В лесу было гораздо темнее, чем на крыше, но вроде бы он верно запомнил направление.

…От неожиданности Артём издал совсем новый для себя звук: «Хак!» — вырвалось из него: как если бы выпала из глотки мелкая внутренняя кость.

Перед ним стоял мужчина, старик.

…Быть может, старик.

Уже после Артём попытался вспомнить, какой он был, и воспоминание выглядело так, словно в краску белой ночи добавляли ещё краски, густой, мутно-белой, и ещё, и снова — пока весь образ не размывался.

Он не был голый — на нём была рубаха, а на ногах, кажется, штаны; а вот имелись ли ботинки, или лапти, или сапоги? Скорей, он казался вросшим в землю, как дерево — или что?

…Ноги, наверное, утопали в траве.

Ростом он был с Артёма, борода — белёсая, как эта самая белая соловецкая ночь. Глаз было не различить.

Он был очень, больше любого фитиля, худ. Но стоял твёрдо.

Посоха у него не было в руках, он ни за что не держался.

— Кто ты? — выдохнул Артём, не дойдя нескольких шагов; но сам он не желал знать, кто это, — он заговорил лишь затем, чтоб ощутить, что ещё не онемел от ужаса.