Пролетая над гнездом кукушки - Кизи Кен Элтон (2004)

— Человеку ведь нужно посмотреть новости, разве не так? О боже, они могли разбомбить Вашингтон, а мы бы целую неделю ничего не знали.

— Да? И вы согласны заменить последние новости на бейсбол, где кучка мужчин перебрасываются мячиком?

— Мы не можем позволить себе и то и другое, верно? Нет, полагаю, что не можем. Ну что ж, и черт с ним — не думаю, что они собираются бомбить нас на этой неделе.

— Дайте ему устроить голосование, мисс Рэтчед.

— Очень хорошо. Но я думаю, что это — вполне достаточное свидетельство того, как сильно он расстраивает некоторых из наших пациентов. Что же именно вы предлагаете, мистер Макмерфи?

— Предлагаю снова проголосовать за то, чтобы смотреть телевизор после обеда.

— Вы уверены, что еще одного голосования будет достаточно? У нас есть более важные дела…

— Думаю, что да. Мне просто хочется посмотреть, у кого из этих птичек кишка тонка, а у кого — нет.

— Именно такого рода беседы, доктор Спайвей, заставляют меня задуматься что многим нашим пациентам будет спокойнее, если Макмерфи переведут в другое отделение.

— Позвольте им проголосовать, почему нет?

— Разумеется, мистер Чесвик. Проведем голосование прямо сейчас, перед группой. Как вы полагаете, мистер Макмерфи, будет ли достаточно, если пациенты просто поднимут руки, или вы настаиваете на тайном голосовании?

— Я хочу видеть их руки, а также и тех, кто не поднимет руки.

— Все, кто за то, чтобы изменить время просмотра телевизора на послеобеденное, прошу поднять руки.

Первой поднимается рука самого Макмерфи, я узнаю ее по повязке, которую наложили, когда он порезался, поднимая контрольную панель. А потом я вижу, что и другие руки тоже поднимаются, вынырнув из тумана. Будто большая красная рука Макмерфи ныряет в туман и ловит парней, вытаскивает их за руку, ослепших и моргающих на белый свет. Сначала одного, потом другого, потом третьего. Одного за другим, по линии Острых, выдергивая их из тумана, пока они не встают на ноги — все двадцать. И они поднимаются не только ради того, чтобы смотреть телевизор, но и против Большой Сестры, против ее попыток отправить Макмерфи в буйное отделение, против того, как она с ними говорила и как действовала, против того, как она побеждала и держала их в повиновении долгие годы.

Чувствую, насколько все ошеломлены — и пациенты, и персонал. Большая Сестра не понимает, что случилось; вчера, до того как он попытался поднять панель, не набралось бы и четырех-пяти голосующих. Но когда она начинает говорить, ни за что не догадаешься, что она тоже крайне изумлена.

— Я насчитала только двадцать голосов, мистер Макмерфи.

— Двадцать? Ну и что не так? Нас тут и есть двадцать человек… — Его голос дрогнул, когда он начал осознавать, что она имеет в виду. — Постойте, подождите-ка одну минуточку, леди…

— Боюсь, что голосование оказалось недействительным.

— Да подождите же одну минутку, черт возьми!

— В отделении находится сорок пациентов, мистер Макмерфи. Сорок пациентов, а проголосовало только двадцать. Для того чтобы изменить распорядок отделения, нам нужно большинство голосов. Боюсь, что голосование завершено.

Руки по всей комнате идут вниз. Ребята, которые знают, что их поймали на мушку, стараются ускользнуть обратно в безопасную неопределенность тумана. Макмерфи вскочил на ноги:

— Ну что ж, будь я последний сукин сын. Здорово вы все повернули. Хотите посчитать голоса всех этих старых глухих тетеревов, которые здесь сидят?

— Разве вы не объяснили ему процедуру голосования, доктор?

— Боюсь, что «большинство» подразумевает буквальный смысл этого слова, Макмерфи. Она права, она права.

— Большинство, мистер Макмерфи; это записано в конституции отделения.

— И я полагаю, единственный способ изменить конституцию отделения — это получить большинство голосов. Точно. На фоне всего вонючего дерьма, какое я когда-либо видел, это — Бог свидетель — просто повидло!