Час испытаний - Ростовцев Эдуард Исаакович (1963)

— Он не разрешил мне появляться в кофейне… Что-то там неладно.

— Почему ты решил?

— Последние два дня в кофейню почти никто не заходит. А музыка играет вовсю. Будто полным-полно посетителей.

— Ну, добро. Я проверю сам.

Прошло еще несколько минут, и Гордеев окликнул девушку.

— Пошли. Поздно уже.

Улицы были залиты причудливым серебристым светом. Полная луна неподвижно стояла над городом. В безоблачном ночном небе вспыхивали светлячки звезд. К запаху ночных фиалок примешивалась гарь пожарищ. За Турецким курганом полыхали зарницы.

— Староконстантиновская горит, — скрипнул зубами Гордеев. — Ее еще утром фельджандармы подожгли. За то, что жители раненных красноармейцев укрывали. Большая была деревня. Вон до сих пор полыхает.

Несколько раз их останавливали румынские и немецкие патрули Но вид и документы «старшего полицая» не вызывали подозрений. Был субботний вечер. Чем ближе к центру города, тем больше на пути баров, пивных, кофеен, где веселились подвыпившие немецкие егеря, румынские унтер-офицеры, свободные от дежурств полицаи. Из-за прикрытых светомаскировочными шторами окон на улицу доносились пьяные солдатские песни, надтреснутый хрип патефонов, звон разбитой посуды, повизгивания женщин. Комендантский час для военнослужащих сегодня был отодвинут к полуночи.

— Дядя Леня, — шепотом спросила Галка, — вы не боитесь, что вас узнают в городе?

— Ты же не узнала.

— Борода, усы, прическа вас очень изменили. Но голос тот же.

— Что тебе сказать, девочка? Узнать, конечно, могут. Но что делать? Портовых людей, рыбаков, матросов здешних никто лучше меня не знает. А люди в нашем деле — главное.

На углу Канатной улицы и Соборного переулка Гордеев неожиданно остановился.

— Вот что, Галина, пойдем-ка так. — Он кивнул в сторон, Соборного переулка. — Надо мне кое-что посмотреть. Сейчас кажется, самое подходящее время.

В Соборном переулке их укрыли длинные ночные тени. Гордеев замедлил шаги. Он пристально разглядывал небольшой двухэтажный особняк на противоположной стороне улицы, откуда доносилась веселая тирольская песенка. Серебристый свет падал на разрисованную вывеску, которая приглашала прохожих в кофейню «Веселая пучина». Галка знала этот особняк с причудливым балконом и высокой остроконечной крышей. Особняк был стар, массивен и неуклюж. Когда-то здесь размещалось правление артели «Водник», а теперь обосновался греческий подданный Георгиос, которому — по слухам — этот дом с принадлежал еще до революции. Георгиос открыл кофейню, пользовавшуюся большим успехом у любителей черного кофе и хороших вин. В «Веселой пучине» играл рояль, насвистывала флейта. Кто-то довольно прилично пел под их аккомпанемент.

Гордеев втолкнул Галку в какую-то подворотню, откуда хорошо была видна кофейня.

Девушка уже догадалась, что Гордеева почему-то интересует эта кофейня, что именно о ней, перед их уходом, говорил Леониду Борисовичу неожиданный посетитель. Узкая подворотня была стиснута обгоревшими стенами двух разбитых домов. Здесь за глыбами обрушившегося камня можно было считать себя в надежном укрытии.

Прошло около получаса, но ничего особенного на противоположной стороне Галка не заметила. Немного странным казалось только то, что за это время никто не зашел и не вышел из «Веселой пучины». В других даже менее привлекательных заведениях в этот вечер не закрывались двери.

Но вот со стороны Второй Якорной улицы к кофейне подошли три румынских офицера. При лунном свете, заливавшем противоположную сторону, Галка даже разглядела кавалерийские портупеи и шпоры. Два офицера вошли в дверь, а третий, попыхивая сигарой, рассеянно оглядывался по сторонам. Потом и он, бряцая шпорами, скрылся в кофейне.

— Пустое, — наконец сказал Леонид Борисович.

— А в чем дело?

— В том, что не надо задавать лишних вопросов, — сердито сказал он и взял Галку об руку. — Пошли домой, синьорина.