Крестный отец - Пьюзо Марио (1969)

На то, что последовало за этим, невозможно было глядеть без содрогания. Санни принялся избивать кулаками съежившегося Карло, изрыгая хриплым, сдавленным от ярости голосом отборную брань. Карло, при всей своей бычачьей силе, не оказывал ни малейшего сопротивления — не охнул, не взмолился о пощаде. Тренер и Салли Рэгс сидели, боясь шелохнуться. Они решили, что Санни хочет забить зятя насмерть, и меньше всего стремились разделить его участь. Уличная мелюзга, которая сбилась в стайку с намерением облаять верзилу, помешавшего их игре, наблюдала, затаив дыхание. Это были уличные ребята, драчуны и забияки, — но и они притихли при виде озверелого Санни. Тем временем подоспела вторая машина, из нее вылетели два его телохранителя. Увидев, что происходит, они тоже не осмелились ввязаться. Застыли настороже, готовые кинуться на выручку хозяину, если кому-либо из посторонних по глупости взбредет в голову вступиться за Карло.

То было жуткое зрелище — в особенности потому, что избиваемый проявлял полнейшую покорность, а между тем она-то, пожалуй, и спасла ему жизнь. Он вцепился в железные перила, не давая Санни вытащить его на середину улицы, и, хоть определенно не уступал ему в силе, по-прежнему не сопротивлялся. Удары градом сыпались на его незащищенную голову, шею, плечи, но он безропотно терпел, покуда бешенство Санни не стало наконец стихать. Шумно дыша, Санни окинул его взглядом.

— Еще раз, сука, тронешь мою сестру — убью, — сказал он.

Эти слова разрядили напряжение. Потому что, если бы Санни Корлеоне действительно хотел прикончить Карло, он бы, конечно, никогда не стал угрожать. Угроза вырвалась у него от досады — оттого, что нельзя привести ее в исполнение. Карло прятал от него глаза. Не поднимая головы, он продолжал сжимать в кольце своих рук железные прутья перил и оставался в этом положении, пока машина Санни, взревев мотором, не унеслась прочь и до его слуха не донесся непривычно участливый, почти отеческий голос Тренера:

— Ну будет, Карло, идем в лавку. Незачем торчать у всех на виду.

Только тогда Карло осмелился оторвать взгляд от каменных ступеней крыльца, расправить согнутую спину, расцепить руки, сплетенные вокруг перил. Выпрямясь во весь рост, он заметил, какими вытаращенными глазами, мучительно морщась, уставилась на него ватага ребят, свидетелей надругательства, учиненного одним человеком над другим. Карло Рицци слегка мутило — больше от потрясения, от животного страха, овладевшего им безраздельно, потому что в остальном он вышел из-под дождя жестоких ударов сравнительно невредимым. Он не противился, когда Тренер увел его за руку в заднюю комнату кондитерской и положил ледяную примочку на лицо, не разбитое, не окровавленное, но бугристое от шишек, украшенных синяками. Страх отпустил его, и теперь, при мысли об унижении, которому он подвергся, у Карло свело живот, его вырвало. Тренер поддерживал ему голову над раковиной — поддерживал его, словно пьяного, помогая взойти по лестнице в квартиру над кондитерской лавкой, уложил его в одной из спален. Карло и внимания не обратил, что Салли Рэгс незаметно исчез куда-то.

А Салли Рэгс прошелся пешком до Третьей авеню и позвонил Рокко Лампоне доложить о случившемся. Рокко принял известие спокойно и, в свою очередь, сообщил его по телефону caporegime Питу Клеменце. Клеменца недовольно крякнул, присовокупив:

— Э-э, будь он неладен, этот Санни, бугай психованный. — Однако сперва его палец благоразумно нажал на рычаг, и потому слова эти не достигли ушей Рокко Лампоне.

Потом Клеменца позвонил в Лонг-Бич Тому Хейгену. Хейген, секунду помолчав, сказал:

— Как можно скорей вышлите на дорогу несколько машин на случай, если Санни что-нибудь задержит по пути — пробка или дорожное происшествие. Когда на него находит такое, он не соображает, что делает. А наши доброжелатели, возможно, уже прослышали, что он в городе. Мало ли что…

Клеменца с сомнением сказал: