Крестный отец - Пьюзо Марио (1969)

Сказывалось и то, что после мирного соглашения с Пятью семействами, заключенного по инициативе дона Корлеоне, мощи у семьи поубавилось. Самым могущественным семейством Нью-Йорка определенно стали Барзини — в союзе с Татталья, они занимали теперь то положение, которое в прошлом принадлежало Корлеоне. Более того — они продолжали исподволь подтачивать силы семейства, шаг за шагом оттирая его от игорных территорий: внедряли туда своего букмекера, выжидали — и, видя, что особой реакции нет, сажали следующего.

Уход дона Корлеоне от дел был для Барзини и Татталья праздником. Майкл когда-то еще покажет, на что способен, — раньше, чем лет через десять, ему и думать нечего сравняться с отцом в дальновидности и влиятельности. Семейство Корлеоне переживало дни упадка, это не вызывало сомнений.

Оно, бесспорно, потерпело ряд серьезных неудач. Выяснилось, что Фредди годен в лучшем случае разве что на роль содержателя гостиницы и непростительно женолюбив, хоть это слово теряет в переводе с сицилийского одно из живописных значений, а именно: подобен младенцу, ненасытно припавшему к материнской груди, то есть, проще говоря, — не мужчина. Истинным бедствием для семейства явилась гибель Санни. Санни был грозной силой, с которой приходилось считаться. Он, разумеется, совершил ошибку, поручив младшему брату, Майклу, уничтожить Турка и полицейского капитана. Тактически необходимая мера обернулась с точки зрения долгосрочной стратегии серьезной оплошностью. Дон в результате вынужден был, еще не окрепнув, встать с постели. Майкл на целых два года лишился возможности набираться неоценимого опыта и выучки у своего отца. И конечно, непозволительной глупостью со стороны такого умного человека, как дон, было сажать на место consigliori ирландца. Куда уж ирландцу тягаться в изощренном коварстве с сицилийцем… Примерно так рассуждали другие семейства и, соответственно, выказывали больше уважения не Корлеоне, а союзу Барзини-Татталья. В отношении Майкла все сходились на том, что как сильная личность он уступает Санни, хотя и превосходит его умом, — но в этом последнем уступает отцу. Словом — посредственность, такого преемника особенно опасаться не было оснований.

Кроме того, хотя все с восхищением отзывались о дипломатическом искусстве, с которым дон сумел добиться мира, то обстоятельство, что он не отомстил за убийство Санни, не внушало большого уважения. По общему признанию, в данном случае дипломатическое искусство вызвано было слабостью.

Все это сидящим в угловом кабинете дона Корлеоне было известно — пожалуй даже, кое-кто из них разделял подобного рода взгляды. Карло Рицци относился к Майклу с приязнью, но не трепетал перед ним, как трепетал в свое время перед Санни. Да и Клеменца, отдавая Майклу должное за достойно проведенную операцию с Турком и полицейским капитаном, в глубине души считал, что Майкл не тянет на звание дона. Клеменца надеялся, что ему позволят отколоться от семейства Корлеоне и основать свою собственную империю, — однако дон дал ему понять, что эти надежды напрасны, и Клеменца из уважения к нему подчинился. До поры до времени, покуда ситуация в целом еще не сделалась невыносимой.

Тессио был о Майкле более высокого мнения. Он чуял в молодом человеке и кое-что иное — умело спрятанную силу, ревнивое желание скрыть от посторонних глаз, на что он действительно способен. Вспоминалась заповедь дона — всегда лучше, если друг недооценивает твои достоинства, а враг — преувеличивает недостатки.

Сам дон и Том Хейген, конечно, знали Майклу настоящую цену. Никогда бы дон не подумал сложить с себя обязанности, если бы не был абсолютно уверен в способности сына вернуть семейству Корлеоне былое положение. А Хейген не зря два года был его наставником — он только диву давался, наблюдая, с какой легкостью Майкл постигает премудрости семейного промысла. Воистину — сын своего отца.