Крестный отец - Пьюзо Марио (1969)

В тот вечер Майкл Корлеоне ехал в город с тяжелым сердцем. Его насильно втягивали в семейные дела — он возмущался даже тем, что Санни посадил его отвечать на телефонные звонки. Ему было не по себе на семейных советах, где, с общего молчаливого согласия, его спокойно посвящали в подробности убийства. Притом сейчас, когда ему предстояла встреча с Кей, он чувствовал, что виноват перед нею. Он никогда не говорил ей всей правды о своей семье. Отделывался шуточками и живописными историями, в которых его близкие выглядели скорее героями приключенческих фильмов, нежели теми, кем были в действительности. И вот его отца подстрелили на улице, а старший брат его замышляет ответные убийства. Но никогда он не мог бы признаться в этом Кей, как признавался себе — прямо и откровенно. Он ведь уже сказал ей, что это покушение скорее случайность и все беды позади. А похоже, черт подери, что это только начало. Санни и Том дали маху с этим Солоццо — и даже сейчас не способны оценить его по достоинству, хотя Санни достаточно опытен и чует опасность. Майкл задумался, силясь разгадать, что за козырь в запасе у Турка. Очевидно, что это смелый человек, далеко не глупый, исключительно сильная личность. Такой свободно может преподнести нечто непредсказуемое. Хоть, впрочем, Санни, Том, Клеменца, Тессио в один голос твердят, что полностью владеют ситуацией, а ведь у каждого из них больше опыта, чем у него. Он «мирное население» в этой войне, хмуро подумал Майкл. И чтобы заставить его в нее ввязаться, им бы понадобилось посулить ему награды, какие затмили бы собой блеск его боевых медалей.

От этих мыслей он ощутил свою вину теперь уже перед отцом — что недостаточно сочувствует ему. Его родного отца изрешетили пулями, а между тем Майкл, странное дело, как никто другой понимал справедливость слов Хейгена, что это был не личный выпад, а всего-навсего деловая мера. Что это плата за власть, которую его отец всю жизнь держал в руках, за уважение, которое он неизменно вызывал у окружающих.

Больше всего Майклу хотелось быть вне всего этого, держаться поодаль, жить своей собственной жизнью. Но не мог он отсечь себя от семьи в этот острый момент. Обязан был в меру сил помогать — как «мирное население». И ему стало ясно вдруг, что его злит отведенная ему роль тыловой крысы, привилегированного наблюдателя, отказника от воинской повинности. Вот почему так назойливо маячили в его сознании эти два слова: «мирное население».

Когда он вошел в гостиницу, Кей ждала его в вестибюле. (В город его привезли двое подчиненных Клеменцы и, убедясь предварительно, что никого не приволокли на хвосте, высадили на ближайшем углу.)

Они пообедали вместе, выпили.

— Когда ты поедешь в больницу к отцу? — спросила Кей.

Майкл взглянул на часы.

— Свидания до половины девятого. Подъеду, пожалуй, когда все уйдут. Меня впустят. Он там в отдельной палате, при нем личные медсестры — я просто посижу с ним немного. Разговаривать он еще как будто не может и вряд ли даже узнает меня. Но я должен оказать ему уважение.

Кей негромко сказала:

— Ужасно жалко твоего отца, он так мне понравился тогда, на свадьбе. Как-то не верится тому, что пишут о нем газеты. Я думаю, там больше вранье.

Майкл отозвался вежливо:

— И я так думаю. — И сам удивился собственной скрытности по отношению к Кей. Он любил ее, он ей верил, но он никогда не сможет рассказать ей об отце, о семействе Корлеоне. В этом смысле она останется посторонней.

— Ну, а ты? — спросила Кей. — Ты тоже примешь участие в войне гангстеров, о которой с таким смаком пишут в газетах?

Майкл усмехнулся и, расстегнув пиджак, развел полы в стороны.

— Видишь — не вооружен, — сказал он. Кей засмеялась.