Возлюби ближнего своего - Ремарк Эрих Мария (1941)

– Тереза! Не имя, а мечта!

Хозяйка принесла ему кофе.

– Тут остались вещи старого Зелигмана, – сказала она, показывая на чемодан. – Что мне с ними теперь делать?

– Это тот самый еврей с седой бородой?

Хозяйка кивнула.

– Он умер. Так мне сказали. Больше ничего о нем не знаю…

– Достаточно знать о человеке хотя бы это. А где его дети?

– Понятия не имею! Не могу же я думать еще и о них!

– Это верно.

Штайнер подтянул к себе чемодан и открыл его. Оттуда выпало несколько пестрых мотков ниток. В чемодане лежал тщательно упакованный сверток со шнурками. Затем костюм, пара ботинок, книга на древнееврейском языке, немного белья, несколько картонок с роговыми пуговицами, кожаный мешочек с монетами в один шиллинг, ремни для молитвы и белый талес[7], завернутый в шелковую бумагу.

– Не так уж много набралось после целой жизни, правда, Тереза? – сказал Штайнер.

– У иных и того меньше.

– Тоже верно. – Штайнер тщательно осмотрел древнееврейскую книгу и нашел записку, спрятанную в обложке. Он ее осторожно извлек и развернул. На листке был записан адрес.

– Понятно! Как-нибудь наведаюсь туда. – Штайнер встал. – Спасибо вам, Тереза, за кофе и сливовицу. Сегодня я вернусь поздно. Лучше всего поселите меня на первом этаже, в комнате, выходящей окном во двор. Тогда в случае чего я смогу быстро удрать.

Хозяйка хотела было что-то возразить, но Штайнер поднял руку.

– Нет-нет, Тереза! Если к моему приходу дверь не будет открыта, я приведу сюда всю венскую полицию. Но я уверен – дверь будет открыта! Сам Бог велел давать приют обездоленным. За это вам обеспечена тысяча лет величайшего блаженства в раю. Рюкзак я оставлю здесь.

Он ушел, понимая всю бесцельность продолжения разговора. Но он хорошо знал, как сильно действуют на психику человека буржуазного склада чужие вещи, оставленные в его доме. Рюкзак был, несомненно, лучшим квартирьером. Любые, пусть даже самые красноречивые уговоры возымели бы куда меньшее действие. Преодолеть сопротивление хозяйки можно было лишь одним способом – как бы незримо присутствуя у нее.

Штайнер явился в кафе «Шперлер», где надеялся встретить Черникова – русского, с которым сидел в тюрьме. Они условились ждать здесь друг друга в первый и второй день после освобождения Штайнера, в первом часу ночи. Русские эмигранты уже пятнадцать лет жили без подданства. В этом они были опытнее немцев. Черников обещал Штайнеру узнать, можно ли в Вене раздобыть фальшивые документы.

Штайнер присел к столику. Хотелось выпить, но никто из кельнеров не обращал на него внимания. Посетители обычно ничего не заказывали – большинство не имело ни гроша.

То была типичная эмигрантская биржа. В переполненном зале многие сидели на скамьях или стульях и спали. Другие устроились на полу, прислонившись спиной к стене, и дремали до закрытия заведения. Все-таки бесплатный ночлег. С пяти утра до полудня они бродили по улицам, ожидая, когда кафе откроется снова. Это были почти сплошь интеллектуалы – самые неприспособленные.

К Штайнеру подсел человек в клетчатом костюме и с круглым, как луна, лицом. С минуту он разглядывал его быстрыми черными глазками.

– Продаете что-нибудь? – спросил он затем. – Драгоценности? Старинные? Плачу наличными.

Штайнер отрицательно покачал головой.

– Костюмы? Белье? Обувь? – Человек в упор смотрел на него. – Может, обручальное кольцо?

– Отчаливай, стервятник! – буркнул Штайнер. Он ненавидел торгашей, стремившихся за гроши выудить у окончательно растерявшихся эмигрантов последнее добро.

Он подозвал пробегавшего кельнера.

– Алло! Рюмку коньяку!

Кельнер недоверчиво посмотрел на него и подошел к столику.