Отряд - Ник Каттер (2014)

В.: Адмирал Брюэр, я хотел бы спросить о ваших действиях в отношении Тима Риггса и пяти мальчиков, которые находились на острове Фальстаф в тот момент, когда туда прибыл Том Пэджетт.

О.: Выкладывайте.

В.: Я хотел бы знать, почему на протяжении всего периода изоляции вы ни разу не попытались связаться с мистером Риггсом. И почему вы не связались с мальчиками после его смерти.

О.: С какой целью?

В.: Чтобы объяснить им происходящее. По крайней мере дать понять, что их не намеренно бросили, что их родителей удерживают насильно.

О.: Эти варианты были должным образом рассмотрены и отклонены. Мы считали – я считал, – что лучше придерживаться политики «смотри, но не трогай».

В.: Но вы могли бы сбросить им еду и медикаменты. Или записки от родителей. Ведь для этого не пришлось бы их «трогать», не так ли?

О.: Если вы прослушаете запись нашего сегодняшнего разговора, то вспомните мои слова: «Ничто не прибывает, ничто не убывает».

В.: Но разве это относится к информации, адмирал? Вирус не может передаваться через сообщения.

О.: А истерия может. Знание не всегда сила. Оно может навредить так же легко, как и невежество. Допустим, мы рассказали бы этим ребятам, с чем они столкнулись. Да они бы – простите за выражение – чокнулись.

В.: Разве вы не согласитесь, что, судя по доказательствам, которыми мы теперь обладаем, некоторые из мальчиков все равно чокнулись?

О.: Оглядываясь назад, да, я, конечно, соглашусь. Послушайте, подобные трибуналы и устраивают благодаря таким людям, как я.

В.: Определите для ясности «таких людей, как вы», адмирал.

О.: Я говорю о людях, которые выбирают курс и придерживаются его. Некоторые полагают, что это делает нас жесткими. Твердолобыми. В худшем варианте – бесчеловечными. Так и есть, решения, которые принимают люди вроде меня, со стороны могут показаться именно бесчеловечными. Нас всегда будут судить задним числом. Задавать вопросы. Почему должны были умереть люди? Те сорок четыре человека во время вспышки атипичной пневмонии. Эти дети на острове. Что ж, это нормально, и я все это принимаю – в смысле, критику, а не тот факт, что каждая эпидемия забирает причитающуюся ей долю смертей. Я надеюсь добиться того, чтобы смертельных случаев не было вовсе. Но если такие люди, как я, не будут принимать неудобные решения, то впоследствии появятся совершенно другие вопросы. Не «Почему должны были умереть эти сорок четыре человека?», а «Почему должны были умереть эти пять миллионов?». Или «Почему должно было умереть все Восточное побережье?». И в тот момент ни у кого не будет такой роскоши, как трибунал. В тот момент все будут отчаянно стараться не заболеть.

В.: То есть вы говорите…

О.: Я говорю, что благодаря решительным действиям людей вроде меня и становится возможной критика задним числом. Мы – первопроходцы. Иногда у нас нет ничего, кроме предположений. Мы не знаем, насколько плохо все обернется. Мы определяем степень риска, оцениваем сопутствующий ущерб, пытаемся свести его к минимуму, а затем придерживаемся выбранного курса. Так надо. Хотя я и не скажу, что спокойно сплю по ночам.

В.: Адмирал, я бы хотел сменить курс нашего разговора.

О.: Это ваше шоу. Заказывайте музыку.

В.: Замечательно. Вы знали о докторе Клайве Эджертоне и его экспериментах с модифицированным эхинококком?

О.: До всего этого? Нет.

В.: Напомните, вы входили в состав Комиссии по эпидемиологии и безопасности в сфере инфекционных заболеваний?

О.: Входил, поскольку того требовал мой долг.

В.: Тогда мне кажется странным, что…

О.: Что?