Я, Всеслав - Ник Перумов (2008)

К горлу подступил противный комок. Сколько ни повторяй себе, что нет у них на тебя ничего, нет и быть не может, а вот поди ж ты… Соня оглянулась на мальчишек – держатся молодцом, никто и бровью не повёл. Когда попал в толпу и тебя несёт к турникету – главное, не дёргаться, не рыпаться и вообще ничем не отличаться от соседа. У ниггеров на такие вещи глаз намётанный. Потому что по первости много было… всяких спринтеров. Так что станешь гоношиться – заметут «до выяснения обстоятельств», и пиши пропало.

– Тихо, тихо, граждане! – загремел в мегафон урядник, пожилой дядька с несколькими нашивками, наверняка из бывших постовых. – Не наваливайся, кому сказано! Проходи по двое с кажинной стороны. К досмотру!

Толпа ворочалась шерстистым бегемотом, вздыхала, задымливала папироски, вежливо и негромко матюгалась дозволенными в присутствии дам и рейнджеров словами. Досмотреть восемьсот человек и просветить багаж – не шутка и дело, само собой, долгое. Вот и начинается:

– С коробками – сюда! Сюда, направо, кому сказано! Да не на ваше право, а на моё право, понимать надо!

Глотки сканеров жадно заглатывали коробки, тюки и баулы, транспортёры выплёвывали их уже за турникетами, народ толкался, отдавливал друг другу ноги и ширял локтями по рёбрам. Толпа гудела и медленно перетекала, словно полуостывшая лава.

Соня, Машка и ребята со своими самопальными рюкзаками благоразумно не лезли вперёд – важно пройти в конце, когда и городовые подустанут, и негры девчонок нащупаются.

Соню несло к турникету, а в ушах стояло истошное мяуканье Гоши, с отвагой свирепого камикадзе бросавшегося ей в ноги, когда они уже стояли на пороге. Кот отчаянно не хотел, чтобы она уходила. И, когда дверь захлопнулась, жуткий плач бедняги слышно было даже в лифте.

Стало очень страшно.

Из всей троицы Соня в подполье дольше всех – полных три года, с самого начала сопротивления. Вроде бы должна командовать, но получается у неё это только в бою; от лейтенантского звания Соня упрямо отказывалась, а её команда – Машка и парни – только их и признавали. Вот и получалось, что они в подполье – год от силы, в обычной жизни выходило, что чуть ли не они командовали Соней, а не наоборот. Однако сейчас рейнджеров на контроле, коим тут находиться никак не полагалось, заметили все – и разом уставились на неё. Смотрят, ждут, что она скажет.

Лежи у них в рюкзаках оружие, выход был бы один – хлопнуть себя по лбу, изобразить страшную забывчивость и как можно скорее, пока ещё есть возможность, выбираться из плотной толпы.

Но сейчас всё в порядке. Они – чистые, придраться невозможно… только отчего ж так ёкает сердце?

– Держитесь за мной, – одними губами сказала Соня. Сдёрнула бейсболку, поправила выгоревшие за лето волосы. И – ага! – наткнулась на мокрый и жадный рейнджерский взгляд.

О-хо-хо… до чего ж достали этими своими взглядами… козлы. Ничего не поделаешь: во-первых, негры эти всегда уважали блондинок, и, во-вторых, Сонина внешность – её лучшее оружие. Никому и в голову прийти не может, что худенькая, невысокая, едва метр шестьдесят, девчонка с вечно потупленным взором, оказывается, носит при себе «узи» с полным боекомплектом, по ночам, случается, палит в патрульные «Брэдли» и «Хаммеры» из величайшего сокровища её ячейки – облупленного старого «РПГ» (их собственного, не учтённого в штабе) или деловито всаживает пулю в лоб очередному коллаборационисту прямо в его кабинете.

Соня-Смерть, как зовут её в питерском подполье.

Костик и Мишаня – типичные хиппаны. Тощие, в вечных своих банданах, латаных джинсах и поношенных кроссовках. Длинные волосы у обоих собраны в девчоночьи «конские хвосты»; предплечья разукрашены татуировками, в ушах по три серьги. Ныне больше всего подозрений вызывают как раз те, кто ничем не выделяется…