Потерянная земля - Алексей Федоров

— Все, разделывать начали. Последняя… — Вика устало плюхнулась на табуретку, закрыла лицо. Вздохнула глубоко, с тоской посмотрела на Ингу, чуть сдвинув пальцы вниз. — Инга… А дальше — то как?

Она только молча пожала плечами. Как — как… Каком кверху. Того мяса, что сегодня принесет домой, хватит лишь на два дня. И то придется готовить сразу — генератор встал, кончилась солярка; хранить теперь негде. А потом настанет очередь Маньки. Жалко козу — но что поделать, себя жаль гораздо больше. А вот потом…

— Слушай, у тебя таблеток никаких нет? Голова второй день болит.

— Нет… Вика, ты тоже заметила? — в ее глазах метнулся испуг, точно заметила, но страх не дал произнести, швырнул в глаза наигранное удивление.

— Что — заметила? — вместо ответа Инга поддернула штанину хлопчатобумажных брюк, открыв перебинтованную щиколотку.

— Поцарапалась. Не заживает. — Они смотрели друг другу в глаза, обе понимали, что это значит.

С отличным здоровьем и долгой жизнью покончено. Теперь они снова смертные. Снова уязвимые.

Снова люди. Оно и к лучшему.

* * *

Дом стоял мрачный, едва уловимо скособоченный, похожий на безобразного злого старика. Вика даже передернулась под взглядом слепых окон, затянутых целлофаном вместо вылетевших стекол. Ветерок то наваливался на фасад, то отступал — и пленка шелестела.

Казалось, дом моргает. Она бы не смогла так, сутками, слушать этот обреченный шелест.

Вика зашла в калитку, пошла по дорожке к крыльцу, все замедляя шаги. На душе было муторно, висело предчувствие чего-то нехорошего. Как в детстве, слова мамы: «Вика, это нехорошо» — «Да, мамочка, больше так не буду!»…

Нехорошо в носу ковырять, нехорошо голенькой бегать, нехорошо письку под одеялом мять…

Вот и это «нехорошо» из той же серии. Запретное — но завораживающее. Ноги Вики стали ватными. Она уже хотела остановиться, да что там; хотела убежать, потому что накатывала жуть, собиралась по каплям где-то в груди, леденя сердце.

Здесь что-то произошло. Что-то страшное.

А ноги вели сами. Подгибались, так что ее непроизвольно начало покачивать, словно пьяную. Но — шагали. Веранда смотрела на нее приоткрытой дверью, ее раскачивал ветерок, едва заметно — но фоном вдруг выступил легкий скрип петель, на границе слуха.

В груди льда прибавилось, но внизу живота растекся кипяток. Ее затрясло.

— Нина! — она не выкрикнула, а взвизгнула. По телу побежали мурашки, кожа на затылке решила собраться в складку. Вика попыталась взять себя в руки, ничего не получилось. — Нина, ты здесь?

В этот раз вышло получше. В ответ — только скрип петель и шелест целлофана. Ее услышал только ветер, швырнул в лицо горсть холодного тумана, в котором тонул огород.

Не заходи.

Ноги не слушались, вели к крыльцу.

Не…

— Нина!

… заходи.

Но ее тянуло, как магнитом.

В пальцы ткнулось холодное дерево, влажное, ноздреватое. Хоть и крашеное. Петли заскрежетали так, что сердце пропустило удар — а потом сорвалось в стакатто.

Веранда дохнула холодом, легким запахом свинца. Темно, несмотря на то, что вдоль всей стены идет рама из десятков мелких окошек ромбами. Стекла и здесь нет… да вот оно, заботливо сметено в кучу, Нина еще не успела убрать. Что-то зацепило за предплечье, больно царапнуло. Засов, висящий на единственном гвозде, остальные топорщатся рыжими остриями во все стороны.

Сюда кто-то вломился.

Она подняла рукав фуфайки — на предплечье выступила кровь. Вика слизнула ее.

Вкусная.

Не смей входить!

Дверь в дом приоткрыта, топорщится возле ручки вырванной из-под располосованной обивки сырой ватой. Вика шагнула на ступеньку, на следующую…

Только тут до нее дошло, что она старательно не наступает в… следы

… огромные темные пятна. Запах свинца усилился, к нему добавился еще один…