Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– А зачем вам нужно разговаривать со мной?

– В настоящее время мои мотивы не могут заинтересовать вас.

– Но и я не из тех, кто может заинтересовать вас своим разговором.

– Вы ошибаетесь в отношении одного из нас, мистер Риарден, или в отношении обоих. Я приехал сюда исключительно для того, чтобы поговорить с вами.

Если в голосе Риардена до этого угадывалось некоторое удивление, теперь в нем звучал легкий намек на пренебрежение:

– Вы начали игру в открытую. Продолжайте.

– Продолжаю.

– Зачем вы захотели встретиться со мной? Чтобы заставить меня понести денежные потери?

Франсиско в упор поглядел на него:

– Да – в конечном счете.

– И что же нас ждет на этот раз? Золотые прииски?

Франсиско неспешно качнул головой; нарочитая неторопливость движения придавала ему едва ли не скорбный дух.

– Нет, – проговорил он, – я не собираюсь во что-либо втягивать вас. Кстати говоря, я не пытался привлечь к эксплуатации медного рудника Джеймса Таггерта. Он проявил инициативу самостоятельно. Вы не станете этого делать.

Риарден усмехнулся:

– Ну раз вы понимаете это, у нашего разговора появляется разумное основание. Продолжим. Если вы не имеете своей целью какое-нибудь безумное вложение капитала, зачем вам понадобилось встречаться со мной?

– Чтобы познакомиться с вами.

– Это не ответ, а просто другой способ выражения той же самой мысли.

– Не совсем так, мистер Риарден.

– Может быть, вы хотите заручиться моим доверием?

– Нет. Мне не нравятся люди, стремящиеся на словах или в мыслях добиться чьего-нибудь доверия. Если человек действует честно, ему незачем заранее заручаться чужим доверием, достаточно будет рационального восприятия его поступков. Личность, добивающаяся подобного незаполненного морального чека, преследует бесчестные намерения, вне зависимости оттого, признается она в этом себе или нет.

Обратившийся к д’Анконии удивленный взгляд Риардена был подобен невольному движению руки, ищущей поддержки в отчаянной нужде. Взгляд этот говорил о том, насколько необходим ему стоящий перед ним человек. Потом Риарден опустил глаза и едва ли не закрыл их, стараясь забыть и о том, что видит, и о своей нужде. Лицо его сделалось жестким; и жесткость эта – внутренняя жесткость – была обращена к нему самому; он казался строгим и одиноким.

– Ну хорошо, – промолвил он невыразительным тоном. – Так чего же вам нужно от меня, если мое доверие не интересует вас?

– Я хочу научиться понимать вас.

– Зачем?

– По собственным причинам, которые в данный момент не имеют к вам отношения.

– И что же вы хотите понять во мне?

Франсиско молча поглядел во тьму. Огонь плавильных печей угасал. Слабое красное зарево еще горело над краем земли, окрашивая несущиеся по небу рваные облака. За окном то и дело мелькали неясные силуэты ветвей, казавшиеся олицетворением самого ветра.

– Какая ужасная ночь для любого животного, застигнутого непогодой на этой равнине, – проговорил Франсиско д’Анкония. – В такой момент понимаешь весь смысл человеческого существования.

Риарден ответил не сразу; он заговорил, как бы отвечая самому себе, с ноткой удивления в голосе:

– Забавно…

– Что именно?

– Вы произнесли то, о чем я подумал несколько минут назад.

– В самом деле?

– …только я не успел облечь ее в слова.

– Договорить вам вашу мысль до конца?

– Давайте.

– Вы стояли здесь, вглядываясь в непогоду с величайшей гордостью, которую способен испытывать человек, потому что в такую ночь ваш дом полон летних цветов и полуобнаженных женщин – свидетельств вашей победы над бурей. И если бы не вы, многие из тех, кто наполняют ваш дом, оставались бы сейчас нагими и беспомощными, брошенными на милость ветра, посреди такой же, как эта, равнины.

– Как вы узнали это?