Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Вот и весь секрет. Сначала я удивлялся. Как может получиться, что образованные, культурные, известные люди могут совершить такую большую ошибку и искренне проповедовать подобную мерзость. Ведь пяти минут размышлений хватит понять, к чему она приведет на практике. Теперь я понимаю, что они творили это не по ошибке. Ошибки такого масштаба никогда не делаются по простоте душевной. Если люди впадали в подобную ересь, не в силах заставить служить ее себе или объяснить свой выбор, значит, у них была на то причина, о которой им не хотелось говорить. Мы тоже были не без греха, когда голосовали за план на первом собрании. Не потому, что верили, что пустая болтовня, которую на нас обрушивали, – правда. У нас был другой резон, а болтовня позволяла скрыть его от окружающих и от самих себя. Она давала нам шанс выдать за добродетель то, в чем прежде мы постыдились бы признаться. Не было человека, кто, голосуя за план, не думал бы о том, что под эту музыку он захапает часть прибыли более способных людей. Не слишком богатые и умные думали: есть люди поумнее и побогаче, от которых им перепадет часть их богатства и ума. Но, думая о получении незаслуженных выгод от тех, кто стоял выше них, люди забывали о других, кто стоял ниже, также рассчитывая на незаслуженные блага. Рабочий, возомнивший, что может рассчитывать на лимузин, как у его босса, забывал о бродягах и нищих, которые непременно завопят, что им необходимы такие же холодильники, как у него. Вот в чем состоял истинный мотив нашего голосования, но нам было неприятно так думать. Однако чем меньше нам нравилось так думать, тем громче мы вопили о своей любви к общему благу.

Что ж, мы получили то, чего хотели. Когда мы поняли, чего просили, было уже поздно. Мы оказались в ловушке. Лучшие люди покинули завод в первую же неделю действия плана. Мы лишились лучших инженеров, управляющих, мастеров и высококлассных рабочих. Уважающий себя человек не станет дойной коровой для других. Самые способные попытались выделиться, но не смогли продержаться долго. Мы продолжали терять людей, они постоянно бежали с завода, как из холерного барака, пока мы не остались только с людьми с потребностями, но без людей со способностями.

Те немногие из нас, кто чего-то стоил, но не ушел, продержались довольно долго. В старые времена никто не увольнялся с «Двадцатого века», а мы не могли поверить, что прежнего завода больше нет. Спустя время мы уже не могли уйти, потому что другой работодатель не принял бы нас, за что я лично не стал бы его корить. Никто не хотел иметь с нами никаких дел, ни одна уважающая себя фирма. Все мелкие предприятия вскоре стали уезжать из Старнсвилля, и нам не осталось ничего, кроме салунов, игорных залов и проходимцев, которые торговали барахлом по дутым ценам. Наши пособия становились все меньше, а стоимость жизни росла. Перечень нужд продолжал распухать, а список производителей сжимался. Все меньшую прибыль приходилось распределять среди все большего числа людей. В прежние времена говорили, что торговая марка «Двадцатый век» надежна, как проба на золоте. Не знаю, о чем думали наследники Старнса, если они вообще думали, но мне кажется, что они, подобно всем плановикам или дикарям, считали, что эта фирма волшебная и обладает шаманской силой, которая сохранит их богатство, как хранила прежде их отца. Но когда наши клиенты заметили, что мы не выполняем заказы в срок и в работе наших двигателей постоянно случаются неполадки, волшебная марка начала работать в обратном направлении: люди не хотели брать наши моторы даже даром. Кончилось все тем, что среди наших клиентов остались только те, кто не оплачивали, да и не собирались оплачивать счета. Но Джеральд Старнс, опьяненный своей известностью, завелся и тоном морального превосходства стал требовать от нас новых усилий, но не потому, что наши моторы были так уж хороши, а потому что считал, что нам страсть как нужны его приказания.