Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

Заметив, что избегает смотреть ему в глаза, Дагни заставила себя поднять голову и прямо посмотреть на него. Взгляд Голта изменился: стал пристальным, неподвижным, беспощадно проницательным. Он спросил, глядя на нее так, словно знал причину ее вопросов:

– Хотите обратиться с просьбой сделать для вас исключение?

– Нет, – ответила Дагни, не опуская глаз.

На другое утро после завтрака, когда Дагни сидела за шитьем, старательно накладывая заплату на рукав его рубашки, в своей комнате, при закрытой двери, чтобы Голт не видел ее неловкости в непривычном деле, она услышала, как перед домом остановилась машина. Уловила звук торопливых шагов Голта в гостиной, услышала, как он распахнул входную дверь и с радостным гневом вскричал:

– Ну наконец-то!

Дагни поднялась на ноги, но замерла: голос Голта резко изменился, посерьезнел, словно он увидел что-то неожиданное:

– В чем дело?

– Привет, Джон, – послышался усталый, негромкий, но ясный и твердый ответ.

Дагни села на кровать, внезапно почувствовав, что силы оставили ее: это был голос Франсиско.

Голт озабоченно спросил:

– Что случилось?

– Потом расскажу.

– Почему так поздно?

– Через час нужно снова улетать.

– Но почему?

– Джон, я прилетел только сказать тебе, что в этом году не смогу здесь оставаться.

Наступило молчание, потом Голт негромко, сдержанно спросил:

– Что-то серьезное?

– Да. Я… может, вернусь до конца месяца. Не знаю… Не знаю, смогу ли я покончить с этим быстро, или… или нет.

– Франсиско, ты способен сейчас вынести потрясение?

– Я? Сейчас меня ничто не может потрясти.

– У меня в гостевой комнате человек, которого тебе нужно увидеть. Для тебя это явится шоком, поэтому заранее предупреждаю, что этот человек все еще штрейкбрехер.

– Что? Штрейкбрехер? В твоем доме?

– Давай расскажу, как…

– Это я хочу сам увидеть!

Дагни услышала презрительный смешок Франсиско, его быстрые шаги, увидела, как дверь распахнулась и как Голт закрыл ее, оставив их наедине.

Дагни не знала, как долго Франсиско смотрел на нее, но в какой-то миг она вдруг увидела, что он стоит на коленях, держась за ее колени и прижавшись лицом к ее ногам, почувствовала, как по ним пробежала дрожь, передавшись всему телу, и вывела ее из оцепенения.

Дагни с удивлением увидела свою руку, нежно гладящую его волосы, она подумала, что не имеет права этого делать, но чувствовала, будто из ее ладони исходит некий ток успокоения, окутывая их обоих, заглаживая прошлое. Франсиско не двигался, не издавал ни звука, словно одно лишь прикосновение к ней говорило все, что он должен сказать.

Наконец Франсиско поднял голову; он выглядел так же, как она, когда очнулась после крушения в долине: будто на свете не существует никакой боли. Он смеялся.

– Дагни, Дагни, Дагни… – голос его звучал так, как будто это не было признанием, вырванным из плена долгих лет, словно он повторял нечто давно известное, смеясь над самой мыслью о том, что это еще не было сказано. – Я люблю тебя. Ты испугалась, что он заставил меня, наконец, это произнести? Я повторю, сколько захочешь – я люблю тебя, дорогая, люблю и всегда буду любить. Не пугайся, пусть ты никогда не будешь мне принадлежать, какое это имеет значение? Ты жива, ты здесь и теперь знаешь… и все очень просто, правда? Теперь ты понимаешь, в чем было дело, и почему я должен был покинуть тебя? – Он указал на долину: – Вот твоя земля, твое царство, твой мир. Дагни, я всегда любил тебя, и то, что покинул, было частью этой любви.

Франсиско взял ее руки, прижал к губам и держал, не шевелясь, не в поцелуе, а в долгом миге молчаливого покоя, словно речь отвлекала его от главного факта – ее присутствия здесь, хотя сказать хотелось очень многое, выплеснуть все невысказанные за прошедшие годы слова.