Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– Этот век невзгод – божья кара человеку за грех доверия разуму, – торжествующе рычали мистики всех сект и видов на уличных перекрестках, в пропитанных дождевой водой палатках, в рушащихся храмах. – Это тяжкое испытание – результат попытки человека жить разумом! Вот куда завели вас мышление, логика и наука! И спасения не будет, пока люди не поймут, что их смертный разум бессилен решить их проблемы, и вернутся к вере, вере в Бога, вере в высший авторитет!

Дагни ежедневно противостоял конечный продукт всего этого, наследник и контролер – Каффи Мейгс, человек, недоступный мысли. Мейгс в полувоенном мундире расхаживал по кабинетам «Таггерт Трансконтинентал», постукивая блестящим кожаным портфелем о блестящие кожаные гетры. В одном из карманов он носил пистолет, в другом – кроличью лапку.

Каффи Мейгс старался избегать Дагни Таггерт; в его отношении к ней было отчасти презрение, словно он считал ее непрактичной идеалисткой, отчасти суеверное преклонение, как будто она обладала какой-то непостижимой силой, с которой он предпочитал не связываться. Мейгс вел себя так, словно она не входила в его видение железной дороги и вместе с тем была единственной, кому он не осмеливался бросить вызов.

В его отношении к Джеймсу был оттенок раздраженного возмущения, как будто обязанностью Джеймса было иметь дело с Дагни и защищать его; он ожидал, что тот будет содержать железную дорогу в рабочем состоянии, а ему даст свободу для дел более практичного свойства, будет заставлять Дагни работать как часть оборудования.

За окном ее кабинета, словно кусочек пластыря, закрывающий рану на небе, вдалеке виднелась пустая страница календаря. Это световое табло не ремонтировали после той ночи, когда на нем появилось послание Франсиско. Чиновники, бросившиеся тогда к башне, остановили мотор и вырвали из проектора пленку. Они обнаружили кадрик с посланием Франсиско, вклеенный в полосу пронумерованных дней, но кто вклеил его, кто проник в запертую комнату, когда и как, три комиссии, расследующие это дело, так и не выяснили. И пока все это выяснялось, страница оставалась пустой и неподвижной.

Была она пустой и 14 сентября, когда в кабинете Дагни зазвонил телефон.

– Звонит какой-то человек из Миннесоты, – сообщила секретарша.

Дагни давно сказала ей, что будет отвечать на все звонки подобного рода. То были просьбы о помощи и единственный ее источник сведений. Если голоса должностных лиц представляли собой только звуки, предназначенные исключить общение, голоса неизвестных людей были ее последней связью с системой, последними искрами разума и мучительной честности, сверкающими через мили путей Таггертов.

– Мисс Таггерт, звонить вам – не мое дело, но больше не позвонит никто, – послышался в трубке юношеский, слишком спокойный голос. – Через день-другой здесь произойдет невиданная беда, скрыть ее не смогут, только будет слишком поздно, может быть, уже слишком поздно.

– Что случилось? Кто вы?

– Один из ваших работников в миннесотском отделении, мисс Таггерт. Через день-другой поезда перестанут уходить отсюда, а вы понимаете, что это значит в разгар уборки урожая. Невиданное. Поезда перестанут ходить, потому что у нас нет вагонов. Вагоны под хлеб в этом году не прислали.

– Что, что?

Ей показалось, что между словами, произнесенными неестественным, совершенно не похожим на ее голосом, протекли минуты.