Атлант расправил плечи - Айн Рэнд (2011)

– Ну и что же нам делать?

– Не знаю.

– Я имею в виду, что собираешься делать ты в связи с этим?

– Ничего.

Мать неотрывно смотрела на него, словно отсчитывая секунды молчания.

– Ничего, Генри?

– Я не в силах ничего сделать.

Они наблюдали за его лицом с какой-то ищущей пристальностью; Риарден был уверен, что мать сказала правду, что непосредственные денежные затрудения – не цель его вызова сюда, что они – только символ более широкой проблемы.

– Но, Генри, мы оказались в трудном положении.

– Я тоже.

– Не мог бы ты прислать нам наличных?

– Я не успел взять наличности.

– Тогда… Послушай, Генри, это произошло так внезапно и, думаю, напугало людей, бакалейщик отказывает нам в кредите, если ты о нем не попросишь. Думаю, он хочет, чтобы ты подписал кредитную карточку или что-то наподобие. Поговоришь с ним, устроишь это?

– Нет.

– Нет? – мать негромко ахнула. – Почему?

– Не возьму на себя обязательств, которых не смогу выполнить.

– Как это понять?

– Не влезу в долги, которых никак не смогу выплатить.

– Почему не сможешь? Этот арест просто какая-то формальность, он временный, это знают все!

– Вот как? Я не знаю.

– Но, Генри, счет за продукты! Ты не уверен, что сможешь оплатить счет за продукты при своих миллионах?

– Я не буду обманывать бакалейщика, делая вид, что эти миллионы принадлежат мне.

– О чем ты говоришь? Кому они принадлежат?

– Никому.

– Как это понять?

– Мама, думаю, ты понимаешь меня полностью. Думаю, поняла это раньше меня. Ничто никому не принадлежит. Это то, что вы одобряли и во что верили годы. Вы хотели, чтобы я был связан. Я связан. Теперь уже поздно что-то менять.

– Ты хочешь, чтобы твои политические идеи…

Она увидела выражение его лица и резко умолкла. Лилиан сидела, уставясь в пол, словно боялась поднять взгляд в эту минуту. Филипп похрустывал суставами пальцев.

Мать взглянула на Риардена и прошептала:

– Не бросай нас, Генри, – какая-то нотка жизни в ее словах сказала ему, что истинная причина открывается. – Времена сейчас ужасные, и мы боимся. Это правда, Генри, боимся, потому что ты отвернулся от нас. Я имею в виду не только счет за продукты, но это признак, – год назад ты не допустил бы такого. Теперь… теперь тебе все равно, – она сделала выжидательную паузу. – Это так?

– Да, так.

– Что ж… что ж, это наша вина. Вот что я хотела сказать тебе: мы знаем, что виноваты. Мы плохо обходились с тобой все эти годы. Были несправедливы к тебе, заставляли тебя страдать, использовали тебя и не благодарили. Мы виноваты, Генри, мы согрешили перед тобой и признаемся в этом. Что еще можно сказать теперь? Найдешь ты в душе силы простить нас?

– Какого поступка ты от меня хочешь? – спросил Риарден ясным, ровным голосом, будто на деловом совещании.

– Не знаю! Кто я, чтобы знать? Но сейчас я говорю не об этом. Не о поступках, только о чувствах. Я прошу тебя о чувстве, Генри, только о чувстве, даже если мы не заслуживаем его. Ты щедрый и сильный. Забудешь прошлое, Генри? Простишь нас?

Ужас в глазах матери был неподдельным. Год назад Риарден сказал бы себе, что это ее способ заглаживать вину, подавил бы отвращение к ее словам, в которых он находил только туман бессмыслицы. Он заставил бы себя придать им смысл, пусть даже ничего не понимая, приписал бы им добродетель искренности в ее представлении, даже если бы это не совпадало с его представлением. Но он уже перестал считаться с какими бы то ни было представлениями, кроме собственных.

– Простишь ты нас?

– Мама, лучше не говорить об этом. Не проси объяснить, почему. Думаю, ты знаешь это не хуже меня. Если тебе нужно, чтобы я что-то сделал, скажи. Больше обсуждать нечего.

– Но я не понимаю тебя! Не понимаю! Я позвала тебя именно для этого – попросить прощения! Ты отказываешься ответить?

– Хорошо. Что будет означать мое прощение?