– А?

– Я спросил, что оно будет означать?

Мать удивленно развела руками, словно это было самоочевидно.

– Ну, как же, оно… оно облегчит нам душу.

– Изменит оно прошлое?

– Нам облегчит душу знание, что ты простил нас.

– Хочешь, чтобы я делал вид, будто прошлого не существовало?

– О, господи, Генри, неужели не понимаешь? Мы только хотим знать, что ты… что ты чувствуешь какую-то заботу о нас.

– Я ее не чувствую. Хочешь, чтобы я притворялся?

– Но я и прошу о том, чтобы ты ее чувствовал.

– На каком основании?

– Основании?

– В обмен на что?

– Генри, Генри, мы говорим не о бизнесе, не о тоннах стали и банковских счетах, речь идет о чувстве, а ты говоришь, как торговец!

– Я и есть торговец.

То, что он увидел в ее глазах, было ужасом, не беспомощным ужасом старания и неспособности понять, а ужасом приближения к той грани, где избежать понимания будет уже невозможно.

– Послушай, Генри, – торопливо сказал Филипп, – мама не понимает таких вещей. Мы не знаем, как к тебе обращаться. Мы не говорим на твоем языке.

– Я не говорю на вашем.

– Она хочет сказать, что мы извиняемся. Мы очень сожалеем, что обижали тебя. Ты думаешь, мы не расплачиваемся за свое поведение, но это не так. Нас мучает раскаяние.

Страдание в лице Филиппа было неподдельным. Год назад Риарден пожалел бы его. Но теперь Хэнк понимал, что они удерживали его только за счет его нежелания обижать их, его боязни причинить им страдание. Больше он не боялся этого.

– Мы извиняемся, Генри. Мы знаем, что причиняли тебе боль. Мы хотели бы искупить свою вину. Но что можем поделать? Прошлое есть прошлое. Мы не в силах его изменить.

– Я тоже.

– Ты можешь принять наше раскаяние, – сказала безжизненным от осторожности голосом Лилиан. – Теперь мне от тебя нет никаких выгод. Хочу только сказать тебе, что бы я ни сделала, сделала потому, что любила тебя.

Риарден отвернулся, не ответив.

– Генри! – воскликнула мать. – Что произошло с тобой? Что тебя так изменило? Ты кажешься уже не человеком! Все требуешь ответов, хотя их у нас нет. Побиваешь нас логикой, но что значит логика в такое время? Что значит логика, когда люди страдают?

– Мы ничего не можем поделать! – выкрикнул Филипп.

– Мы в твоей власти, – сказала Лилиан.

Они бросали свои мольбы в его недоступное для просьб лицо.

Они не знали – и их паника была концом усилий избежать этого знания, – что его беспощадное чувство справедливости, которое одно давало им власть над ним, заставляло его принимать любую кару и толковать любое сомнение в их пользу, теперь обернулось против них. Та сила, которая делала его терпимым, теперь сделала его безжалостным, и справедливость, способная прощать множество ошибок, сделанных по незнанию, не простит и одного сознательно причиненного зла.

– Генри, ты не понимаешь нас? – умоляющим тоном спросила мать.

– Понимаю, – ответил он спокойно.

Она отвернулась, избегая ясности его глаз.

– Тебе все равно, что будет с нами?

– Да.

– Неужели ты не человек? – от гнева ее голос стал пронзительным. – Неужели ты совершенно не способен любить? Я стараюсь коснуться твоего сердца, а не разума! О любви не спорят, не рассуждают и не торгуются! Ее нужно дарить! Чувствовать! О, господи, Генри, неужели ты не можешь чувствовать, не думая?

– Никогда не мог.

Через минуту голос ее вновь стал негромким, монотонным: