Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

— Жоан, — сказал он, — в ту ночь мне показалось, что ты вернулась. Прошлое не интересовало меня. Ты вернулась, и этого было достаточно. Но я ошибся. Ты не вернулась.

— Я не вернулась? А кто же тогда пришел к тебе? Привидение, что ли?

— Ты ко мне пришла. Пришла, но не вернулась.

— Это для меня слишком сложно. Хотела бы я знать, какая тут разница.

— Ты ее отлично понимаешь, а я тогда ничего не знал. Теперь мне все ясно. Ты живешь с другим.

— Ну вот, живу с другим. Опять за свое! Если у меня есть друзья, значит, я живу с другим! Что же мне, по-твоему, целыми днями сидеть взаперти, никого не видеть, ни с кем не разговаривать — лишь бы обо мне не сказали, что я живу с кем-либо другим?

— Жоан, — сказал Равик. — Ты смешна.

— Смешна? Если кто-нибудь и смешон, так это ты.

— Пусть так… Видимо, мне придется силой оттащить тебя от двери?

Она не двинулась с места.

— Даже если я и была с кем-то близка, какое тебе до этого дело? Ты же сам сказал, что не хочешь ни о чем знать.

— Верно. Я действительно ни о чем не хотел знать. Думал, там у тебя все кончилось. Что было, то прошло. Но я ошибся, хотя, в сущности, все было ясно… Может быть, я просто хотел себя обмануть. Что поделаешь, слабость… Но это ничего не меняет.

— Как же так не меняет? Если ты сам видишь, что ты не прав.

— Дело не в том, кто прав и кто неправ. Ты не только была с кем-то, ты и сейчас не одна. И намерена жить так же и впредь. Тогда я этого не знал.

— Не лги! — прервала она его с неожиданным спокойствием. — Ты знал это всегда. И в ту ночь тоже.

Она смотрела ему прямо в глаза.

— Хорошо, — сказал он. — Допустим, что знал. Но тогда я не хотел этого знать. Знал и не верил. Ты не поймешь меня. Женщинам это не свойственно… И все-таки не об этом речь.

Ее лицо вдруг исказил дикий, безысходный страх.

— Не могу же я ни с того ни с сего прогнать человека, который мне ничего плохого не сделал… Прогнать только потому, что ты неожиданно вернулся! Неужели ты этого не понимаешь?

— Понимаю, — сказал Равик.

Она стояла, как кошка, загнанная в угол, готовая к прыжку, но внезапно лишившаяся опоры.

— Понимаешь? — удивленно переспросила она. Ее взгляд потух, плечи поникли. — Зачем же ты мучаешь меня, если понимаешь? — устало добавила она.

— Отойди от двери.

Равик сел в кресло. Жоан в нерешительности стояла на месте.

— Отойди от двери, — сказал он. — Я не убегу. Она медленно подошла к тахте и упала на нее.

Казалось, она совершенно обессилела, но Равик видел, что это не так.

— Дай мне что-нибудь выпить, — сказала она. Хочет выиграть время, подумал он, чувствуя, что теперь ему все безразлично.

— Где бутылки? — спросил он.

— Там, в шкафу.

Равик открыл низкий шкаф. В нем стояло несколько бутылок с мятной настойкой. Он с отвращением посмотрел на них и отодвинул в сторону.

В углу на полке он обнаружил недопитую бутылку «мартеля» и бутылку кальвадоса. Равик взял коньяк.

— Ты пьешь теперь мятную настойку? — спросил он, не оборачиваясь.

— Нет.

— Вот и хорошо. Тогда я налью тебе коньяку.

— Есть кальвадос. Открой его.

— Обойдемся коньяком.

— Открой кальвадос.

— В другой раз.

— Я не хочу коньяк. Дай мне кальвадос. Пожалуйста, открой бутылку.

Равик снова заглянул в шкаф. Справа мятная настойка — для того, другого, слева кальвадос — для него. В этом была какая-то почти трогательная домовитость и порядок. Он взял бутылку кальвадоса и откупорил ее. А почему бы и нет? Кальвадос, их любимый напиток, почти символ, и эта пошлая сцена расставания, сентиментальные слова, тягучие, как патока… Он взял две рюмки и вернулся к столику. Жоан смотрела, как он наливает кальвадос.