Триумфальная арка - Эрих Ремарк (1946)

Равик рассмеялся и раскрыл пакет. В нем была маленькая деревянная Мадонна, которую он видел в комнате той самой женщины. Он попытался припомнить имя. Как же ее звали? Мадлен… Мад… забыл. Что-то похожее, во всяком случае. Он осмотрел папиросную бумагу. Никакой записки.

— Ладно, — сказал он помощнику портье. — Все в порядке.

Равик поставил Мадонну на стол. Среди шахматных фигур она выглядела довольно нелепо.

— Из русских эмигрантов? — спросил Морозов.

— Нет. Сперва и я так подумал.

Равик заметил, что губной помады на Мадонне больше нет.

— Что с ней делать?

— Поставь куда-нибудь. Любую вещь можно куда-нибудь поставить. Места на земле хватает для всего. Только не для людей.

— Покойника, вероятно, уже похоронили.

— Так это та самая женщина?

— Да.

— Ты хоть раз справился о ней? Сделал для нее еще что-нибудь?

— Нет.

— Странное дело — нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то можем отойти в сторону; но ведь именно потом ему становится совсем невмоготу.

— Я не благотворительное общество, Борис. Я видел вещи пострашнее и все равно ничего не делал. С чего ты взял, будто ей именно сейчас так тяжело?

— Посуди сам, только теперь она до конца почувствовала свое одиночество. До сих пор рядом с ней был мужчина, пусть даже мертвый. Но он был на земле. Теперь же он под землей… ушел… его больше нет. А вот это, — Морозов показал на Мадонну, — не благодарность. Это крик о помощи.

— Я спал с ней, — сказал Равик, — не зная, что у нее случилось. Я хочу об этом забыть.

— Чепуха! Как раз это — самая пустяковая вещь на свете, если нет любви. Одна моя знакомая говорила мне, что легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени. — Морозов наклонился вперед. Свет лампы отражался в его крупном лысом черепе. — Я тебе вот что скажу, Равик: будем подобрее, если только можем и пока можем, ведь нам в жизни еще предстоит совершить несколько так называемых преступлений. По крайней мере, мне. Да и тебе, пожалуй, тоже.

— Верно.

Морозов обхватил рукой кадку с чахлой пальмой. Она слегка покачнулась.

— Жить — значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонек доброты… Не надо отказываться от нее.

Доброта придает человеку силы, если ему трудно живется.

— Ладно. Зайду завтра к ней.

— Вот и прекрасно, — сказал Морозов. — Этого-то мне и хотелось. А теперь хватит разглагольствовать. Кто играет белыми?

V

Хозяин отеля сразу узнал Равика.

— Дама у себя в номере, — сказал он.

— Вы не предупредите ее по телефону, что я пришел?

— В комнате нет телефона. Можете спокойно подняться наверх.

— Какой номер?

— Двадцать седьмой.

— Я запамятовал ее имя… Как ее зовут?

Хозяин не выказал и тени удивления.

— Маду… Жоан Маду, — уточнил он. — Не думаю, что это ее настоящее имя. Вероятно, артистический псевдоним.

— Почему артистический?

— Когда въехала, записалась актрисой. И имя вроде такое, звучит по-актерски. Не правда ли?

— Не уверен. Я знал одного актера, который выступал под именем Густав Шмидт. А на самом деле его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав Шмидт — его псевдоним и, как видите, звучит совсем не по-актерски, не правда ли?

Хозяин не сдавался.

— В наши дни много чего случается, — заявил он.

— Не так уж много. Обратитесь к истории, и вы увидите, что мы живем в относительно спокойное время.

— Благодарю, с меня хватает.

— С меня тоже. Но нужно искать себе утешение в чем только можно… Двадцать седьмой, вы сказали?

— Да, мсье.