— В таком случае удивительно, как вы еще живете на свете. А вы помните, что мы в тот раз пили?

— Кальвадос, — не задумываясь, ответил кельнер.

— Хорошо. Мы и сейчас будем его пить. — Равик обернулся к Жоан. — Как просто разрешаются иные проблемы! А теперь посмотрим, сохранил ли он свой вкус.

Кельнер принес рюмки.

— Два двойных кальвадоса. Тогда вы заказывали двойные.

— Мне все больше становится не по себе, уважаемый. Может, вы еще скажете, как мы были одеты?

— На даме был плащ и берет.

— Жаль, что вы прозябаете здесь. Вам бы работать в варьете.

— Я и работал, — удивленно ответил кельнер. — В цирке. Я же вам говорил. Неужели забыли?

— Да, к стыду своему, забыл.

— Мсье легко забывает, — сказала Жоан Маду кельнеру. — Он мастер забывать. Так же, как вы мастер не забывать.

Равик взглянул на нее и улыбнулся.

— Ну, может быть, это и не совсем так, — сказал он. — А теперь попробуем кальвадос… Салют!

— Салют!

Кельнер не уходил.

— Что позабудешь, того потом не хватает всю жизнь, мсье, — заявил он. По-видимому, для него тема была далеко не исчерпана.

— Правильно. А все, что запоминается, превращает жизнь в ад.

— Только не для меня. Ведь это уже прошлое. Как может прошлое превратить жизнь в ад?

Равик взглянул на него.

— Очень просто, именно потому, что оно прошлое, друг. А вы, как видно, не только артист, вы еще и баловень судьбы… Кальвадос тот же? — спросил он Жоан.

— Лучше…

Равик посмотрел на Жоан и почувствовал легкое головокружение. Он понял, что она имела в виду. Но ее откровенность обезоруживала. Казалось, ей было безразлично, как он отнесется к ее намеку. В убогом кабачке она чувствовала себя как дома. При безжалостном свете электрических ламп без абажуров две проститутки, сидевшие за соседним столиком, выглядели совсем старухами. Но ей этот свет был не страшен. Все, что час назад он увидел в сумраке «Шехерезады», нисколько не изменилось и здесь, выдержало испытание светом. Смелое, ясное лицо, оно не вопрошало, оно выжидало… Неопределенное лицо, подумалось ему, чуть переменится ветер — и его выражение станет другим. Глядя на него, можно мечтать о чем только вздумается. Оно словно красивый пустой дом, который ждет картин и ковров. Такой дом может стать чем угодно — и дворцом и борделем, — все зависит от того, кто будет его обставлять. Какими пустыми кажутся по сравнению с ним пресытившиеся, точно застывшей маской прикрытые лица…

Он увидел, что рюмка Жоан пуста.

— Вот это я понимаю, — сказал он. — Как-никак двойной кальвадос. Хотите повторить?

— Да. Если у вас есть время.

А с чего, собственно, она взяла, что у меня нет времени? — подумал он, и тут ему вспомнилось, что в последний раз Жоан видела его с Кэт Хэгстрем. Он взглянул ей в лицо. Оно было совершенно бесстрастно.

— Время у меня есть, — сказал он. — Завтра в девять операция… только и всего.

— А вы сможете оперировать, если засидитесь так поздно?

— Конечно. Одно другому не мешает. Привычка. К тому же я оперирую не каждый день.

Кельнер снова наполнил рюмки. Вместе с бутылкой он принес пачку сигарет и положил ее на столик. Это были «Лоран», зеленые.

— Вы их и в прошлый раз курили, верно? — торжествующе спросил он Равика.

— Понятия не имею. Вам лучше знать. Верю вам на слово.

— Да, это те самые, — заметила Жоан. — «Лоран», зеленые.

— Вот видите! У мадам память лучше, чем у вас, мсье.

— Это еще неизвестно. Во всяком случае, сигареты нам пригодятся.

Равик распечатал пачку и подал ее Жоан.

— Вы живете все там же? — спросил он.

— Да. Только сняла комнату побольше.

В зал вошли несколько шоферов. Они уселись за соседний столик и сразу же громко заговорили.

— Пойдем? — спросил Равик.

Она кивнула.

Он подозвал кельнера и расплатился.

— Может быть, вас все-таки ждут в «Шехерезаде»?

— Нет.