Мотылек - Анри Шаррьер (2014)

В городе двести пятьдесят тысяч жителей. Он почти весь деревянный и построен в английском стиле; первый этаж – камень и цемент, остальные – из дерева. Улицы и проспекты запружены народом – тут собрались представители всех рас: белые, желтые, черные, индусы, китайцы, английские и американские моряки, скандинавы. Мы идем в этой пестрой толпе, чувствуя легкое опьянение. Радость перехлестывает через край, она переполняет сердце, сияет не только у меня на лице, но и у китайцев. Ее замечают и прохожие, многие смотрят на нас и приветливо улыбаются.

– Куда пойдем? – спрашивает Квик-Квик.

– Есть у меня один адресок. Негр-полицейский сунул мне адрес двух французов на Пенитенс-Риверз.

Согласно полученной справке, в этом квартале живут исключительно индусы. Я подошел к полицейскому в безупречно белой форме и показал адрес. В ответ он потребовал наши документы. Я с гордостью показал удостоверения.

– Благодарю. Все в порядке.

Затем он не поленился проводить и посадить нас в трамвай и переговорил с кондуктором. Поехали от центра города, и минут через двадцать кондуктор высадил нас. Приехали. Очутившись на улице, мы стали спрашивать: «Frenchmen? (Французы?)» Один молодой человек сделал нам знак следовать за ним. Он вывел нас прямо к небольшому одноэтажному домику. Не успели мы приблизиться к дому, как из него вышли три человека, подняв руки в дружеском приветствии.

– Какими судьбами, Папи?

– Уму непостижимо! – воскликнул самый пожилой из них с копной седых волос. – Входи. Я здесь живу. Китайцы тоже с тобой?

– Да.

– Входите. Добро пожаловать.

Пожилого каторжника зовут Огюст Гитту, или просто Гитту. Он коренной марселец. Мы с ним из одного конвоя и приплыли на «Мартиньере» в 1933 году. Девять лет прошло. Один раз бежал, но неудачно. Потом был пересуд, и первый приговор был заменен простым поселением. Его расконвоировали. Три года назад он бежал из колонии. Двое других – Малыш Луи из Арля и тулонец Жюло. Они тоже бежали, отбыв наказание, но по закону должны были оставаться во Французской Гвиане еще на один срок, равный первоначальному приговору – десять и пятнадцать лет (этот второй срок называется «дубляжем»).

В доме четыре комнаты: две спальни, одна кухня-столовая и мастерская. Они занимаются изготовлением обуви из балаты, своего рода натурального каучука, собираемого в тропических лесах. С помощью горячей воды он поддается обработке и принимает любые формы. Без вулканизации на солнцепеке балата плавится – это единственный недостаток, против которого тоже есть средство: слои балаты усиливают холщовыми прокладками.

Приняли нас чудесно, от всего сердца и так радушно, как могут принять люди, прошедшие через страдания. Страдание делает человека благородным. Гитту без всяких колебаний оставил нас у себя, отведя комнату на нас троих. Возникла лишь одна проблема – чушка Квик-Квика, но последний уверял, что свинка не пачкает в доме и по своим делам сама ходит во двор.

Гитту не возражал.

– Ладно, там видно будет, а пока пусть живет с тобой.

Из стареньких солдатских одеял, расстеленных на полу, мы на скорую руку приготовили для себя постель.

И вот все шестеро мы сидим перед открытой дверью, покуривая сигареты, и я рассказываю Гитту о своих приключениях за эти девять лет. Оба его приятеля слушают внимательно и остро переживают вместе со мной. У каждого из них случалось в жизни нечто похожее. Двое знали Сильвена и искренне сожалели о его ужасной кончине. Мимо нас туда и обратно проходят люди всех цветов и национальностей. Время от времени кто-нибудь заходит, чтобы купить обувь или метлу, поскольку Гитту с друзьями делают и метлы, зарабатывая себе на жизнь. От наших хозяев я узнал, что в Джорджтауне проживает человек тридцать бывших каторжников и ссыльных, в свое время тоже бежавших. Они встречаются в ночном баре в центре города, чтобы выпить в компании рому или пива. Все работают, рассказывает Жюло, большинство ведет себя хорошо.