Мотылек - Анри Шаррьер (2014)

Жюло сгонял за крепким белым напитком из сахарного тростника и принес закуску. Через час мы уже пили аперитив, как бывало в Марселе. Алкоголь развязал язык. Голос окреп, раздался жизнерадостный смех, не по-будничному громкий. Услышав, что у французов гуляют, пришли соседи-индусы и без всяких церемоний оказались в числе приглашенных. Их пятеро – трое мужчин и две девушки. Они принесли с собой мясо, зажаренное на вертеле, и свежую ветчину, сдобренную перцем и приправами. Обе девушки красоты необыкновенной: в белом наряде, босиком, на левой ноге у каждой блестит серебряный браслет.

– Не сделай глупости, Папийон, – предупредил Гитту, – это порядочные девчонки. Не приставай с сальностями. Ты не смотри, что у них грудки торчат под прозрачной тканью. Это естественно для них. Сам я староват для шалостей, а вот Малыш Луи с Жюло пытались подъехать к ним на вороных, и это девчонок страшно огорчило. Тогда мы еще были здесь новичками и многого не знали. Они долго потом к нам не заглядывали.

Удивительной красоты эти две индианки. Голубое пятно татуировки во лбу придает им загадочный и экзотический вид. С моим никудышным английским я понял из их вежливого и учтивого разговора, что они желают нам доброго пребывания в Джорджтауне.

Вечером мы с Гитту отправились в центр города. Там совсем другая цивилизация, совершенно отличная от той, что в нашем квартале. Город запружен народом. Белые, негры, индусы, китайцы, солдаты и военные моряки, матросы с гражданских судов. Множество баров, ресторанов, кабаре и ночных клубов. Они так ярко освещены и расцвечены огнями, что вокруг светло как днем.

Тем вечером я впервые в жизни посмотрел цветной звуковой фильм. Я выхожу из кино оглушенный и очарованный этим новым для себя открытием, а Гитту тянет уже меня в большой бар. В одном из его уголков пристроились французы – их набралось десятка два. Пьют «Cuba libre» (ром с кока-колой).

Все бывшие каторжники. Одни бежали до освобождения, другие после, когда их перевели на «дубляж». Последние бежали потому, что голодали да и работы не могли найти. Кроме того, на них косо смотрели тюремные власти и население, поэтому они предпочли смыться и поискать счастья в другой стране, где можно было бы устроиться получше. Но и здесь приходится трудно, говорят они.

– Вот я, например, рублю лес для Хуана Фернандеса за два доллара пятьдесят центов в день. Каждый месяц спускаюсь на недельку в Джорджтаун. Ужасная работа – я просто в отчаянии.

– А ты?

– А я составляю коллекции бабочек. Охочусь в лесу, а когда наловлю их порядком, красивых и разных, помещаю в коробки под стеклом и продаю как коллекции.

Другие работают в порту грузчиками. Трудятся все, но едва сводят концы с концами. Трудно, говорят они, но все-таки на свободе. Это прекрасное слово – «свобода».

Познакомился я и с одним ссыльным, Фоссаром, который всех угощал и за всех платил. Он находился на борту канадского судна, груженного бокситами, когда на выходе из Демерары их торпедировала немецкая подводная лодка. Утонула почти вся команда, а он спасся и получил деньги как потерпевший при кораблекрушении. Ему повезло – подобрала спасательная шлюпка. Субмарина всплыла, рассказывает он, и вела с ними переговоры. Их спросили о количестве судов в порту, загруженных бокситами и готовых выйти в море. Они ответили, что не знают. А тот, кто допрашивал их, даже рассмеялся. «Вчера, – сказал он, – я был в Джорджтауне в таком-то кинотеатре. Видите – половинка входного билета». И, расстегнув пиджак, заявил: «Костюмчик-то из Джорджтауна». Кто-то не поверил Фоссару и заорал, что он несет чепуху, но тот настаивал, и это действительно было похоже на чистую правду. С лодки их даже предупредили, что такой-то корабль придет их спасать. И что же? Именно этот корабль и появился.

Каждый рассказывает свою историю. Мы с Гитту сидим рядом со старым парижанином и слушаем, а он повествует: