Мертвые возвращаются? - Тана Френч (2010)

— Нет, не рассказывал, — подтвердил Джастин.

Он аккуратно, стараясь не испачкать пальцы, снял с бутерброда упаковочную пленку.

— Знаешь, моя мачеха ужасная женщина. Просто жуткая. Ее отец плотник, она же всем говорит, что он ремесленник; неясно, правда, что она имеет в виду; так вот: мачеха ни разу не пригласила его на семейный праздник. Вся она чистый и беспримесный средний класс: произношение, одежда, прическа, цветочки на чайном сервизе, словно она самое себя заказала по каталогу, — но за всем этим чувствуется невероятное ежесекундное усилие. И то, что она вышла замуж за своего босса, для нее нечто вроде чаши Святого Грааля. Я не утверждаю, что, не будь ее, мой отец принял бы меня — было похоже, его вот-вот стошнит, — но она повела себя просто ужасно. У нее случилась истерика. Она сказала отцу, чтобы я убирался из дома немедленно. Навсегда.

— Боже мой, Джастин…

— Она насмотрелась сериалов, — продолжал Джастин. — Оступившихся сыновей непременно выгоняют. Она завопила, заорала во весь голос: «Подумай о мальчиках!» — имея в виду моих единокровных братьев. Не знаю, может, она решила, что я собрался их совратить, или приставать к ним, или что еще, но я сказал (наверное, зря, но в тот момент мне хотелось ей отомстить), что ей не о чем беспокоиться: ни один уважающий себя гей не станет мараться о таких отвратительных недоделков, как ее драгоценные сынки. И тут началось. Она стала швырять вещи, я тоже не смолчал. Недоделки, побросав игровые приставки, зашли посмотреть, что происходит. Она попробовала увести их из комнаты — по-видимому, чтобы я не накинулся на них прямо там, — те заорали. Наконец отец сказал мне, что было бы лучше, если бы я ушел — как он выразился, «в настоящий момент», — но было ясно, что он имел в виду. Он проводил меня на вокзал и дал сто фунтов. На Рождество.

Джастин расправил пленку и разложил ее на траве, аккуратно положив бутерброд посередине.

— И что ты делал? — спросила я спокойно.

— На Рождество? В основном сидел дома. Купил неимоверное количество виски. Жалел себя. — Джастин криво улыбнулся. — Знаю, надо было сказать вам. Но… думаю, это гордость. Так меня еще никто не оскорблял за всю мою жизнь. Знаю, вслух никто из вас не стал бы задавать вопросов, но вы все равно догадались бы. Кто-нибудь непременно догадался бы.

Он сидел, подтянув колени, аккуратно поставив ноги вместе; из-под брюк виднелись серые носки — заношенные и истончившиеся от множества стирок. Щиколотки у Джастина были тонкие и острые как у мальчишки. Я потянулась и положила руку ему на лодыжку. Она была теплая и твердая, и я почти обхватывала ее пальцами.

— Нет, все в порядке, — проговорил Джастин, и, посмотрев на него, я увидела, что он улыбается мне, на сей раз по-настоящему. — Да-да, все нормально. Сначала все это меня действительно жутко угнетало; чувство было такое, словно я осиротел, лишился дома — ты не представляешь, какие мысли крутились у меня голове… Но больше я не нервничаю, с тех пор как у нас появился дом. Даже не знаю, зачем я затеял этот разговор.

— Это я затеяла. Извини.

— Не стоит. — Он легонько побарабанил по моей руке кончиками пальцев. — Если ты действительно хочешь связаться с родителями, то… это твое личное дело, меня оно не касается. Просто не надо забывать: у нас у всех есть причины не оглядываться в прошлое. Не только у меня. У Рафа… ты слышала, что говорит его отец?

Я кивнула:

— Гад еще тот.