Мертвые возвращаются? - Тана Френч (2010)

В то мгновение, когда бокал переходил из его рук в мои, на задворках моего мозга прозвучал резкий, предупредительный окрик. В памяти всплыли гранатовые зерна Персефоны. Никогда не принимай пищу от чужих людей! Тотчас вспомнились старые сказки о том, как одного глотка, одного кусочка бывало достаточно, чтобы заколдованные ворота захлопнулись навсегда, а дорога домой растворилась в тумане и ее разметало ветром, словно никогда и не было. А потом, словно рев сирены в мозгу: «Если это все же они, вино наверняка отравлено. Господи, и как меня угораздило! Им ведь ничего не стоит меня отравить». Мысль пронзила словно электрошок. «Вспомни, как они ждали тебя у крыльца, вспомни прямые спины и холодные, настороженные глаза. Им ничего не стоило весь вечер играть с тобой в кошки-мышки, поджидая, когда наступит нужный момент, и при этом ничем не выдать истинных намерений».

Но нет, все четверо, подняв бокалы, улыбались мне. Ничего не оставалось, как подчиниться.

— За возвращение! — сказала я и потянулась через стол, чтобы чокнуться с остальными посреди побегов плюща и пламени свечей: с Джастином, затем с Рафом, Эбби и Дэниелом.

И поднесла бокал к губам. Вино было теплое и бархатистое, на вкус отдавало медом и ягодами, приятно разливаясь по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. И тогда я взяла в руки нож и вилку и принялась за бифштекс.

Может, я просто успела проголодаться. Бифштекс был — пальчики оближешь, и у меня, словно в компенсацию за потерянное время, проснулся аппетит. Увы, никто не просветил меня относительно привычек Лекси в еде, сколько она ела, много или мало, так что никакой добавки, сказала я себе, ни-ни. Вернее, эта мысль посетила меня, как только сотрапезники превратились для меня в реальных людей. Иначе говоря, с того момента, когда мои воспоминания о том вечере начинают складываться в некую последовательность, словно бусинки, нанизываемые на нитку, и события вместо смазанного пятна начинают прорисовываться в нечто ясное и четкое.

— Эбби нашла себе цацку, — поведал мне Раф, накладывая себе на тарелку картошки. — Сначала мы собирались сжечь ее как ведьму, но решили дождаться тебя, чтобы поставить вопрос на голосование.

— Кого сжечь, Эбби или цацку?

— Обеих.

— Это не цацка, — возразила Эбби и ткнула Рафа локтем в бок, — а кукла конца викторианской эпохи. И думаю, Лекси оценит ее по достоинству, потому что она не лицемерка.

— На твоем месте я бы даже не стал брать ее в руки, — предостерег меня Джастин. — Клянусь, проклятая штуковина одержима нечистой силой. Ее глаза следят за мной.

— Тогда просто положи ее, и она закроет глаза.

— Даже пальцем не притронусь. Вдруг она меня укусит? И тогда придется целую вечность блуждать в потемках в поисках собственной души…

— Как я по тебе соскучилась, — сказала Эбби. — Без тебя здесь было не с кем даже поговорить, кроме этих нытиков. Джастин, это всего лишь старая кукла.

— Все равно цацка, — возразил Раф, жуя картошку. — Серьезно, и притом сделана из жертвенной козы.

— Не говори с набитым ртом, — пожурила его Эбби и вновь повернулась ко мне. — Она лайковая, с фарфоровой головой. Я откопала ее в шляпной коробке, в комнате рядом с моей. Платье на ней висит лохмотьями, и когда я закончила вышивать подушку для скамеечки, то подумала, а не смастерить ли для куклы новый гардероб. Здесь так много разных лоскутков…

— А волосы, — перебил ее Джастин, передавая мне овощи. — Ты только посмотри на ее волосы. Это просто какой-то ужас.

— У нее волосы мертвеца, — сообщил мне Раф. — И если уколоть ее булавкой, то слышно, как на кладбище кто-то кричит. Попробуй, убедишься сама.

— Теперь ты понимаешь, о чем я? — спросила меня Эбби. — Нытики. Ума не приложу, с чего он взял, будто у нее волосы мертвеца.

— Потому что твоя кукла сделана году этак в 1890-м, а с математикой у меня все в порядке.

— А кладбище? Где здесь кладбище?