Пекло - Джим Чайковски (2019)

Отец и дочь наперебой заговорили на гальего – местном диалекте, смеси испанского и португальского, на которой говорят в Галисии.

Мара учила Карли своему языку, но сейчас эти двое говорили слишком быстро, спеша поделиться друг с другом новостями, так что Карли почти ничего не понимала.

Наконец отец Мары приглашающим жестом указал на распахнутую дверь.

– Я приготовил caldo galego. Заходите же!

Мара подтолкнула Карли к крыльцу.

– Овсяная каша с капустой, картошкой и вообще всем, что найдется в погребе! – пояснила она с радостно блестящими глазами. – Моя любимая!

Карли робко двинулась вперед.

– Bos días![55] – поздоровалась она с отцом Мары.

Тот, явно довольный, улыбнулся еще шире и стиснул ее в медвежьих объятиях.

Уже неплохо.

Затем Мара взяла ее за руку и притянула к себе.

– Это Карла Карсон. – И, крепко сжав руку Карли, наконец набралась смелости произнести вслух то, что так долго оставалось несказанным: – Мы с ней любим друг друга.

11 часов 56 минут

по времени Восточного побережья

В реабилитационном центре больницы при Джорджтаунском университете Монк подбадривал жену:

– Давай, солнышко! Ты сможешь! Еще пара минут – и обед!

Кэт бросила на него свирепый взгляд.

– Погоди, еще догоню тебя и врежу! – пропыхтела она.

Опираясь на параллельные брусья над полом, Кэт заново училась ходить – одну за другой передвигала ноги. Она взмокла от усилий – капли пота выступили даже на лбу. С болью в сердце Монк смотрел на жену, старался подбадривать ее шутками и прибаутками. Однако понимал: надо радоваться. Им невероятно повезло.

В сущности, случилось чудо.

Множество неврологических тестов так и не смогли объяснить, что произошло с Кэт. «Сигма» ограничила доступ к ней врачей и исследователей, а само происшествие получило гриф секретности и сохранялось в строгой тайне. Доктор Темплтон регулярно прилетала сюда из Принстона и наблюдала за состоянием нейронной пыли, которая теперь работала сама по себе, заряжаясь частично от электротока в мозгу Кэт, частично от некоего броуновского движения, возбуждающего пьезоэлектрические кристаллы. Исследование под электронным микроскопом показало, что кристаллы претерпели изменения на атомном уровне – но никто не мог объяснить, в чем именно состоят эти изменения, и не мог их воспроизвести.

Самым же таинственным было то, что нейронная пыль образовала на коре мозга Кэт отчетливый, ясно видимый рисунок – фрактальные спирали.

Монк ничего в этом не понимал, но точно знал одно: кто за всем этим стоит.

Твоя жертва не будет напрасной.

Так сказала ему Ева.

Сейчас, глядя на жену, он думал: если это был прощальный дар Евы, никакого иного дара он не пожелал бы.

Кэт дошла до конца тренажера, и Монк помог ей пересесть в кресло-каталку. Трещина в черепе заживала, выздоровление шло своим чередом, и с каждой неделей жена делала успехи. Врачи обещали ей полное восстановление всех функций. В худшем случае, говорили они, возможно, придется некоторое время походить с тростью.

– Я за руль! – предложил Коккалис, становясь у Кэт за спиной.

– Монк, хватит уже!

Он вывел кресло на колесиках за дверь – и столкнулся с еще одним пациентом. Увы, избежать встречи не удалось. Навстречу, опираясь на трость, хромал Джейсон. Он выздоравливал быстрее Кэт – и неудивительно, ведь рана была легкой, да и мозг у него не пострадал.

И все же Монк двинулся мимо него, низко опустив голову и делая вид, что погружен в раздумья.

– Привет, Коккалис! – окликнул Джейсон; фамилия Монка в его устах прозвучала как проклятие.

Тот пробормотал что-то невнятное и прошел мимо.

Кэт, повернувшись в кресле, помахала Джейсону; тот улыбнулся и помахал ей в ответ.

– Рано или поздно тебе придется с ним поговорить, – вздохнула она. – И все уладить.

– Я послал ему открытку с пожеланиями выздоровления!

– Монк…