Два с половиной человека - Екатерина Дибривская (2021)

– У меня было всё как в тумане. Я выставила его из ванной, подхватила малютку, и она закашлялась. От ужаса её трясло в рыданиях несколько часов. Я думала, мне никогда не придётся переживать минут страшнее, но, конечно, всё только началось. Мне казалось, что Максим специально изводил меня. Надевал Ритины юбки и платья, закатывал истерики при любой попытке состричь волосы. Поначалу все считали, что это просто детская ревность, но я боялась за свою дочь, поэтому возила его на всё новые обследования, пока не поставили диагноз.

– И вы встали на учёт в психоневрологическом диспансере?

– Да, там было только амбулаторное лечение. Мы проводили дни напролёт в стенах больницы, а по ночам я тряслась за дочь. Максим просто помешался на Рите, копируя её, подражая… Вы просто не можете представить этот ужас. Я ненавидела его, жалела, что мы пошли на это – на суррогатное материнство.

– Вы думаете, что это наследственное? Воздействие днк суррогатной матери настолько минимально, крайне сомнительно, что болезнь могла передраться от “инкубатора”, как бы грубо это не звучало.

– Нет, я точно знаю, что это последствие родовой травмы. Если бы я его вынашивала и рожала, возможно, мне было бы некого винить, я бы чувствовала связь с сыном. Но… кроме общей днк нас не связывали ничего, – горько говорит она. – Зато объявилась Альбина. Её сын после длительной и дорогостоящей операции всё-таки скончался… Не буду вдаваться в подробности, но она уговорила нас отдать Максима ей. Не знаю, под действием какого момента я согласилась на её идею обставить дело так, чтобы все считали, что Максим Пелевин погиб… Думаю, я отсекала все пути его возвращения в семью. Как она всё это обставила, меня не интересовало. Я переживала только за свою дочь. Максим исчез, я рыдала от облегчения, что Рита в безопасности. Мы выжидали время, чтобы уехать из проклятого Нагорска. Хотели податься в столицу и начать жить с чистого листа.

Я пока не берусь анализировать слова Елены Олеговны. Если она врёт, толку от этой болтовни мало. Но если нет, то… Я не знаю, как относится к ситуации в целом. Поэтому жду окончания исповеди.

– Но уехали вы сюда, – подгоняю её к событиям недавним.

– Альбина объявилась снова. Сказала, что тяжело больна. У её отца в этом городе была какая-то контора, вот она и скрыла от него, зачем подалась на Родину на самом деле. Мы переехали. Купили дом неподалёку от её дома. Повелись на шантаж, что она расскажет в полиции, как мы избавились от ребёнка, потому что он болен. Мы с мужем решили, что держать женщину на виду, будет правильным решением.

– Она действительно была больна?

– Нет, она подсела на таблетки Максима. Тяжёлые психотропные наркотики. Рецепт всегда был под рукой. Уж не знаю, как она выправила ему документы, но он жил обычной жизнью, наблюдался у врача, принимал лекарства. Словом, как и в семье, просто теперь он жил с Альбиной.

– Почему вы повелись на шантаж?

– А у нас был выбор? На кону стоял мой ребёнок! Если бы правда вскрылась, меня могли упечь за решётку, и что стало бы с Ритой?!

У меня пока не укладывается в голове эта дичь. Что же за любовь такая больная?!

– Я не знаю, рассказывала ли Альбина сыну о нас или нет, но однажды Рита вернулась со школы в ужасе, рассказала о странном мальчике, который преследовал её. Моя дочка перепугалась, у неё случился нервный срыв. Я не выдержала. Поехала приструнить эту наркоманку. Уговор был другой! Они должны были исчезнуть из нашей жизни навсегда, а вместо этого страдала моя малышка.

Никак не могу понять, искренне говорит эта женщина о Рите или нет. Словно издевается! Разве может нормальный человек из любви к ребёнку допустить, чтобы кошмар собственной жизни продолжался много лет? И тут же я понимаю, может. Рита готова была прятаться всю жизнь, лишь бы её дочь не попала в детский дом. Сложно абстрагироваться, когда в деле перемешано столько личного!