Покровитель - Наталья Шагаева (2020)

Я чувствую, как он расслабляется, и наше общее дыхание начинает выравниваться. В этот момент меня захлёстывает любовью к этому мужчине, которому сейчас очень больно и мне хочется забрать эту боль и отдать всю свою нежность и заботу. И неважно, что он не любит и не даст мне своего тепла взамен, главное, что он просто это принимает от меня, позволяет мне его просто любить. И я наглею, покрываю поцелуями его спину, трусь об нее щекой, ласкаю кончиками пальцев шрамы на его груди и прекращаю дышать. Нет ничего интимнее и прекраснее, чем вот так прикасаться к любимому мужчине. Это лучше, чем секс — настоящая близость.

— Расскажи мне, что с тобой происходит? — тихо спрашиваю я. Виталий шумно вдыхает через нос, обхватывает мои запястья на секунду сжимает и аккуратно отрывает меня от себя. Отхожу, позволяя ему отстраниться.

— Это следствия… Отголоски поступка в прошлом, за который я расплачиваюсь, — его голос сиплый, словно он сорвал связки.

Виталий вновь хватается за бутылку, наливает себе еще виски. Молчу, кусая губы, и внимательно наблюдаю, как он обходит бар и устало падает в кожаное кресло, откидываясь на спинку. Глаза пустые и холодные, смотрит в никуда сквозь стены, играя напитком в бокале. Сажусь в кресло напротив и обнимаю себя руками. Мне становится холодно от того, что он вновь закрылся и теперь хищника нельзя трогать — свернет шею за любое неверное движение.

— Это просто кошмар, Лена, — отпивает немного алкоголя. — Не бери в голову, я этим живу уже давно.

— Это не просто кошмар. Это было похоже на приступ. Тебе ведь невыносимо больно в такие моменты! Можно же обратиться…

— Нельзя! — резко перебивает меня. Хищник рычит, не позволяя заходить на его территорию.

— Как часто это происходит?

— Последний месяц почти каждый день, — Аронов откидывает голову на спинку кресла, съезжая вниз, широко расставляя ноги и опуская бокал с виски на подлокотник.

— Тебе же больно… — закусываю губы, представляя, что этот сильный мужчина мучается так почти каждый день. А я не замечала в нем этой усталости, хотя видела, что у него иногда мертвый взгляд.

— Нет, Лена, мне не больно… мне так надо… я скорее загнусь, если не буду этого чувствовать, — совершенно не понимаю, о чем он говорит, но на душе неспокойно, внутри все ноет, никогда так чутко не чувствовала внутреннее состояние другого человека.

— Расскажи, я хочу понять…, - осторожно спрашиваю я, растирая собственные плечи.

— Зачем? — его голос по-прежнему сиплый. — Не нужно тебе ничего понимать — Аронов резко поднимается с кресла, отставляет недопитый бокал на столик и подходит к панорамному окну. Он проводит рукой по волосам и смотрит куда-то в даль на зимний праздничный город.

— Пожалуйста. Я хочу понять твою боль… мне необходимо… — отчаянная попытка достучаться до души Виталия. Он долго молчит, продолжая смотреть в окно словно не слышит меня, даже не шевелится, только вновь глубоко дышит. Кажется, вокруг него сгущается что-то темное, тяжелое. Он сам себя разрушает, а у меня что-то ноет и болезненно пульсирует в груди от этого. И мне жизненно необходимо понять, что его так гнетет.

— Виталий, — тихо зову его, понимая, что мой голос дрожит. Боже, как же тяжело. — Виталий…

— Что?! — кричит, срываясь, заставляя меня вжаться в кресло. — Что ты хочешь знать?! — размахивается и ударяет по стеклу, но оно только вибрирует, отдавая звоном. — Хочешь знать, как я убил свою жену! Женщину, которую любил больше жизни! А теперь за это расплачиваюсь?! — резко разворачивается ко мне и смотрит разъяренным взглядом, со злобой за то, что вытащила из него правду. Открываю рот и тут же закрываю, словно потеряла голос. Не могу говорить, хотя хочется тоже кричать. Не знаю, что болезненнее — то, что он говорит, что убил человека или то, что он признался в любви к другой женщине. Сама не замечаю, как по щекам скатываются слезы. — Любил и убил…, - его голос срывается.