Коп из захолустья - Борис Громов (2020)

– … не сумевший вовремя понять, что происходящее – далеко не безобидный розыгрыш, а преступление. И сейчас, движимый раскаянием и искренним желанием помочь расследованию, он вспоминает и предельно подробно, и максимально честно рассказывает все, что знает. Прямо сейчас и здесь. И тогда он – очевидец произошедшего.

Что-то не вижу я в глазах Айзенберга-младшего искреннего желания вставать на путь исправления и сотрудничества со следствием. Вижу только панику затравленного, не знающего, что предпринять, труса. Ничего, сейчас мы это поправим.

– Либо ваш сын воспользуется своим конституционным правом на молчание, вы вызываете адвоката, а я выдвигаю ему, как соучастнику, обвинения сразу по четырем статьям: преступный сговор, похищение человека, пособничество террористам и государственная измена. И поверьте, там одной последней статьи хватит для того, чтобы наш малыш Дикки из этого великолепного кресла пересел прямиком на электрический стул.

Лицо Айзенберга-старшего уже не багровое, оно почти черное.

– Ты во что вообще влез, паршивец?!

– Папа, я…

– Заткнись и слушай меня! Ты сейчас рассказываешь все, вообще все, даже честнее, чем на исповеди! – Бернард оборачивается ко мне. – Детектив, я могу быть уверен, что в случае полного сотрудничества вы не предъявите сыну никаких обвинений?

Слово «никаких» Айзенберг выделяет голосом очень заметно. Я лишь молча киваю в ответ.

– Но папа, там про наркотики… – жалостливо блеет Дикки.

– Вот я понять не могу, как у такого толкового и быстро соображающего отца выросло такое тупое пугало? – негромко, словно в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь, произношу я глядя в окно, а потом резко разворачиваюсь и впиваюсь взглядом в перепуганные глаза Ричарда. – Да плевать я хотел на наркоту, кретин. Для этого УБН[91] есть. Я ловлю убийц и киднепперов. Мне твоя «травка» вообще не интересна!

Если бы взглядом можно было убить, то Айзенберг-младший сейчас должен был просто на молекулы рассыпаться. А Бернард, глядящий на него, словно удав на кролика, медленно роняя каждое слово, произносит.

– Рассказывай. Все. Живо!

Знаете, даже меня проняло, чего уж о его сыночке-тюфяке говорить. И куда его, такого, в мазохисты понесло? Ведь между этим разъяренным мужчиной и тем, кого я за ногу из-под широченной койки с балдахином тянул – ну ничего же общего. Или он просто хотел роль сменить и с противоположной стороны на жизнь глянуть? Не знаю…

Похоже, Дикки отца в таком состоянии видеть тоже не привык, потому что перепугался еще сильнее, хотя казалось бы, куда уж больше-то, и залепетал что-то маловразумительное, зато очень быстро. Пришлось останавливать, отпаивать водичкой и просить с самого начала, медленно и разборчиво.

В общем, если отбросить сопли, вопли сожаления и прочую шелуху, картинка выходила следующая: как у любого уважающего себя тусовщика и торчка, у Ричарда постоянно были проблемы с деньгами. Отец, конечно, подкидывал «на прокорм», да и маму время от времени удавалось разжалобить на какие-то суммы… Но на «красивую», с его точки зрения, жизнь – не хватало, а идея устроиться работать в юную голову как-то не забрела. Закончилось все вполне предсказуемо и закономерно: крупным долгом перед какими-то настолько откровенно криминальными упырями, что приличным домашним молодым людям, вроде Дикки, даже о существовании таких лучше бы и не знать вообще.

Сначала в долг давали легко и помногу. Потом «кредитную линию» прикрыли и начали намекать на возврат. И, в конце концов, пригрозили переломать ноги, в назидание всем прочим должникам из числа «золотой молодежи». Вот это, к слову, нужно бы запомнить и разобраться, что за бодрые ребята у нас начали «сильверспунов»[92] доить… Не сейчас, понятное дело, убийство и похищение человека в безусловном приоритете, но… Но зарубку на память поставить нужно.