Когда закончил с одеванием, слуга сопроводил меня в комнату, где уже находились оба Схолария: отец и сын. И если великий логофет был одет в официальное красное с золотом одеяние, положенное его чину при дворе, то Агапит принялся за старое и вырядился по последней моде. На нем была далматика цвета синей лазури с широкими рукавами и безумно дорогой вышивкой золотой нитью на груди. Длинные волосы Агапита приобрели прежний лоск и блеск. Завитые идеально ровными крупными кудрями, они ниспадали мужчине на плечи и придавали ему более женского изящества, нежели суровой мужественности, которая проявилась в нем сполна во время нашего недавнего путешествия к туркоманам. Стоял сын Никиты Схолария в картинной позе, внимательно изучая свои руки, а точнее, ногти, которые были начищены у него, словно у какой-нибудь придворной дамы, до чуть розоватого блеска.

Неожиданно меня охватило любопытство и даже непременное желание узнать больше о других членах семейства Схолариев. Я попытался представить себе, какой должна была быть жена великого логофета. Такой же сдержанной и строгой, как он сам, или же красивой и порывистой, как Агапит, который, как я уже мог убедиться, и по характеру, и по внешности мало походил на своего отца.

Я предположил, что у Никиты Схолария могли быть и другие дети, кроме Агапита и Лавинии. Вдобавок сам Агапит в силу своего возраста определенно должен быть женат. Супруга отчего-то представилась мне под стать ему, а именно – божественно прекрасной и с такими же странностями в характере, какие были у Агапита.

– Время пришло, едем во дворец! – отдал команду великий логофет, чем вывел меня из недолгих размышлений.

На прием к императору Трапезунда мы отправились верхом в сопровождении восьми личных телохранителей Никиты Схолария. Наша конная процессия уверенно шествовала по улицам города, и прохожие, встречающиеся на пути, в спешке расступались перед нами. Кто-то из них узнавал великого логофета, а кто-то просто видел в солидном господине богатого и влиятельного чиновника, которому лучше не переходить дороги в прямом и переносном смысле.

Я ехал на серой немолодой кобыле в яблоках, что была не пуглива и этим превосходно подходила для недолгих поездок по городу. Мне казалось, что в этот раз мы уж точно направляемся в Цитадель, но я вновь ошибся. Миновав Средний город, а затем прекрасную улицу Виа Империале, мы выехали на Майдан. Почти сразу покинув огромное пространство, переполненное разным людом, принялись подниматься на высокий холм, известный в народе как гора Митры.

И если под холмом располагался монастырь Богородицы Теоскепасти, в котором два последних года провела Ефросинья-Ирис, то на самой горе находился летний дворец императора Василия. В свою сезонную резиденцию государь нынче перебрался подозрительно рано и, на радость придворным сплетникам, без своей молодой ромейской супруги.

Летний дворец василевса был выстроен в красивом и удивительно живописном лесу. Воздух здесь был наполнен какой-то невероятной свежестью и приятной прохладой, а веселое щебетание птиц действовало на редкость упоительно и умиротворяюще. А еще с горы Митры открывался воистину чудесный вид: город и бездонное голубое море были отсюда как на ладони.

Двухэтажное здание дворца было возведено из белоснежного камня, а его узкие продолговатые окна облицованы красным кирпичом, выложенным сложным геометрическим орнаментом. Войти в здание дворца можно было через три двери, из которых средняя изготовлена из серебра, а две крайние – из полированной меди. Во дворе летней императорской резиденции стояла большая медная чаша, края которой были окованы серебром. Рядом с ней находились две фигуры драконов с разинутыми пастями. Чудища выпускали водяные струи и заполняли живительной влагой все пространство великолепной чаши, доставляя великую усладу в жаркие летние дни.