Миртаит из Трапезунда - Дени Брант (2021)

– Некоторые жеребцы для своих господ подороже кровных сыновей будут, – промолвил красавец, и я почувствовал слегка заметную нотку горечи в его голосе.

– А что стало с похитителями?

– Они не дожили и до полудня, – безразлично пожал плечами жестокосердный Агапит.

– Преступники были убиты без императорского суда?

– Ах, да ты так наивен! Какая прелесть! – излишне наигранно изумился Агапит. – Ведь эти, как ты сказал, преступники – не люди, а настоящие человеческие отбросы, что посмели нанести оскорбление самому влиятельному господину в империи. Неужели ты думаешь, что после этого они заслуживают императорского суда?

Я не знал, как мне реагировать на столь неожиданно заданный более чем прямой вопрос. Агапит же, исполнив свое поручение, потерял ко мне и к нашему разговору всякий интерес. Не прощаясь, он неторопливо развернулся и направился к выходу из библиотеки.

Мне было сложно сформулировать свое отношение к этому странному господину. Обычно человек мне либо нравился, либо нет, а этот чудной господин вызывал у меня только явное недоумение своим крайне эксцентричным поведением. Я подумал, что Агапит должен был быть неглуп, раз сам Никита Схоларий держал его при себе. К тому же как секретарь важного императорского чиновника он должен был знать немало тайн и секретов, что не могло не вызывать у меня страшного любопытства.

Взвесив в руке кошель, принесенный мне Агапитом, я заглянул в него и обнаружил сорок асперов. Обрадовавшись неожиданной щедрости Никиты Схолария, я одновременно очень сильно удивился. Похоже, что красавец Агапит оказался прав и конь Геркулес имел огромную ценность для своего хозяина. Значимость животного была настолько высока, что Никита Схоларий учинил целое тайное расследование и, разыскав похитителей, расправился с ними самолично, легко пренебрегая законами Трапезундской империи. Понемногу я начал осознавать всю могущественность и влиятельность великого логофета в Трапезунде.

С бумагами в охапке я спустился вниз. Ливадина в архиве не было. Поэтому в ожидании возвращения своего учителя я уселся на стул рядом со всегда дружелюбным и улыбающимся всем вокруг писарем Дмитрием.

– Ты опять писал императорский хрисовул? – с интересом посмотрел на бумаги в моих руках Дмитрий.

– Нет, только четыре простагмы и несколько других, совсем незначительных письменных распоряжений, – охотно отозвался я.

– Покажи!

Я протянул Дмитрию документы, на работу с которыми ушел весь мой день.

– У тебя в самом деле красивый почерк! – радостно сообщил мне Дмитрий. – Теперь я вижу, что господин Ливадин не зря хвалит тебя и ставит нам в пример!

Я поморщился от слов парня. Я не мог не видеть, что одобрение, которое Ливадин высказывал по отношению к моей работе, нравилось в канцелярии далеко не всем. Писари были уверены, что я нахожусь на каком-то особенном положении, потому как работаю не вместе с ними в комнате канцелярии, а почти все свое время провожу в библиотеке.

Нескончаемую волну кривотолков вызвало и получение мною титула миртаита. Я старался не слушать архивные сплетни, ведь и в скриптории Константинополя все мои тогдашние сотоварищи нередко шептались у меня за спиной. Здесь же, в Цитадели дела обстояли таким образом, что писарь Дмитрий относился ко мне, как, впрочем, и ко всем остальным, вполне дружелюбно, а старший писарь канцелярии Кирилл был всегда строг и немногословен. Вот тот, кто по непонятной мне причине открыто недолюбливал меня, так это писарь Антип. Все бы ничего, но он с каждым днем становился более дружным с Михаилом Панаретом, отчего мой сосед все чаще дулся и избегал со мной говорить.

– Я делаю порученную мне господином Ливадином работу так, как меня научили в скриптории Константинополя, – скромно ответил я, не желая вызвать новую волну недовольства в рядах моих канцелярских завистников.

– Так ты учился письму в самом лучшем скриптории?! – искренне восхитился Дмитрий.