Следы в Крутом переулке - Валерий Винокуров, Борис Шурделин (1989)

— Сроду у тебя души не было.

— Какой же ты гад, Елышев. Все тебя видели на остановке. Вот иди сам к прокурору и выкручивайся. Один ты мадерой баб угощаешь, другие все больше водкой.

Этого Елышев уж и вовсе не ожидал. Не нашел, что ответить. Она почувствовала его замешательство. Но минутное ее торжество, вопреки очевидности, лишь обезоружило ее. Перед ней стоял человек, с которым она могла быть счастлива. Для чего теперь ей все, чем она завладела, если сама она никому не нужна? К чему теперь все ее осуществившиеся тайные желания, толкавшие ее, тащившие за руку? И куда? Из омута в пустыню…

А он уходил. Поскользнулся на склоне.

«Пойдет ли к прокурору? Ничего. Мне тоже есть, что сказать».

Она захлопнула дверь. Зазвенели стекла на веранде.

28

Вышедшим на дорогу Мелентьеву, Гурбе, Чергинцу и Малыхе повезло: довольно быстро подошел рейсовый автобус. Для Мелентьева и Гурбы даже нашлась свободная скамейка, а Чергинец с Малыхой остались на задней площадке и, облокотившись о поручень, смотрели на убегавшую Довгалевскую улицу.

— Знаешь, Миша, — сказал Мелентьев, — все равно нам ничего узнать уже не удастся. Только Волощах что-то знал. Наверняка он утонул, раненый.

— Да, Ваня, без него не узнать. Но все же он успел дать мне ракету. Значит, сразу не был убит. Может быть, он хотел утонуть? Когда понял, что все пропало. — Голос у Гурбы дрожал, и Мелентьев обнял его здоровой левой рукой.

— Как ты думаешь, Сергей, что-нибудь дала Привалову эта инсценировка? — спросил Малыха.

— Я уверен, что он и без нее уже все знает, — ответил Чергинец. — Польза от нее была только доктору, раз он задумал писать о партизанах.

— Пропусти меня, Миша, — попросил Мелентьев. — Нам с Сергеем выходить скоро, пересядем на микитовский автобус. А вы-то почти до самого порта на этом доедете. Счастливо тебе. Увидимся.

— Счастливо и тебе, Ваня. Прощай, — грустно ответил Гурба.

— Иди, садись рядом с Михаилом Петровичем, — предложил Чергинец Малыхе и пожал ему руку.

— Бывай, Серега. Загляни ко мне как-нибудь, может, скоро и на рыбалку выберемся. — Малыха ответил Чергинцу крепким рукопожатием.

— С тобой, обженившимся, выберешься! — усмехнулся Чергинец.

— Тебе бы тоже пора кончать с холостяцкой жизнью. — И Малыха дружески подтолкнул Чергинца.

Но Мелентьев и Чергинец не пересели в другой автобус. Иван Дементьевич предложил пройтись пешком до его дома.

Квартал прошли молча, но потом не выдержал Чергинец:

— Ну что, Иван Дементьевич, довольны своей идеей? Проверили подозрения?

— Я же говорил тебе, что никого не подозреваю. Мертвые не могут защищаться. Значит, живые не имеют права обвинять их. Тем более, что нет никаких доказательств. Только догадки. Вот я и хотел, чтобы все поняли: некого и незачем обвинять.

— Но Петрушина же кто-то убил?

— Черт с ним. Кому от этого жарко или холодно?

— А закон?

— Главным законом должна быть совесть.

— При коммунизме так и будет, — улыбнулся Чергинец. — Но пока еще хватает людей, у которых совесть — что мешок: что хотят, то и кладут туда.

— Это сейчас такие развелись.

— Ой ли, Иван Дементьевич, сами знаете, что не правы. А в войну таких не было, да? И Сличко не было? И Петрушина?

— Вот и славу богу, что их обоих убрали.

— Что-то уж больно долго молчала совесть у того, кто их убрал. А я так уверен, что и у него самого на совести нечисто.

— У кого?

— Не знаю, у кого. У кого именно. Но у того, кто убил Петрушина, нелады с совестью. Это факт. И я уверен, что прокурор уже знает, кто это.

— Ты думаешь? — спросил Мелентьев и побледнел.

До самого дома больше он не произнес ни слова. А простившись с Чергинцом, кинулся к телефону.

— Отец дома? — спросил он у ответившего Балябы-младшего.

— Так он же с вами где-то был? — удивился тот.