Следы в Крутом переулке - Валерий Винокуров, Борис Шурделин (1989)

И тут Чергинцу пришла в голову мысль, оказавшаяся на удивление простой. Странно и даже как-то обидно, что он не подумал об этом раньше, тогда, осенью. А прокурор При-палов, видно, все понимал, по, пожалуй, не хотел или не имел права поделиться с Чергинцом и доктором Рябининым, своими добровольными помощниками. Сергей усмехнулся: «Добровольными?» и вспомнил, как убеждал Привалов его и доктора помогать следствию, беседовать с людьми, чтобы никого из них не обидеть ошибочным подозрением. Общественным и человеческим долгом стали считать они с доктором, убежденные Приваловым, свое участие. Но разве теперь оно закончено, как закончено то дело? Разве долг этот не на всю жизнь? Наверняка Привалов верил, что теперь уже не отступятся ни доктор, ни Сергей.

А знал прокурор, конечно, больше, чем рассказал им в конце дела. Ведь только сейчас подумал Сергей о том, что чересчур шумно вел себя тогда Сличко, нелегально появившись в Новоднепровске. И, видимо, не одного Петрушина, своего довоенного дружка, искал он в городе. После войны и Петрушина судили. Бывший… полицай не полицай, а так, холуй-прихлебатель. Прикинулся душевнобольным, отсидел лет пять, до сих пор прикидывается. А ведь к нему-то и ушла из дома Надька Осмачко, когда на голову дочерям свалился скрывавшийся отец, полицай Сличко.

Это точно, что не одного Петрушина искал он в Новоднепровске. И Привалов наверняка его разгадал. И, значит, дело не закрыто, хоть и подох Сличко. И значит… значит, важно, кого поджидал ночью у универмага Елышев. Надька-то на него виды имела, пока не сбежала, испугавшись отца, к Петрушину. А еще ведь и старшая сестра, Софья Осмачко, мечтала о Елышеве. Но… старшина вроде остепенился, жениться, по слухам, собирается на Валентине, сестре доктора Рябинина. Чего ж он дергался, кого так нервозно поджидал? Заметил ли он Сергея? Понял ли, что Чергинец его видел? Не потому ли так быстро скрылся?

2

В Красных казармах Елышев дежурил, как правило, раз в месяц. Вернее, был не дежурным, а помощником дежурного офицера, отвечал за проходную, за контрольно-пропускной пункт. Отвечать-то, впрочем, было не за что: реши какой-нибудь солдат смыться в самоволку, неужто отправится через проходную. КПП в основном впускал и выпускал автомашины, ночью же осуществлял связь с городом: проще было позвонить на КПП, чем застать на месте дежурного офицера. Чаще же Елышев дежурил в гараже, раз или два в неделю. Машин в части было много, обязанность дежурного по гаражу состояла прежде всего в том, чтобы машины выходили из гаража в полном порядке, а главное — в чистоте. Командир части не любил нерях и Елышева выделял за аккуратность и требовательность. Этими дежурствами, конечно, не исчерпывалась служба, но в целом она оставляла ему более чем достаточно свободного времени.

Суточное дежурство на КПП заканчивалось в семь утра. Рассвет обычно Елышев встречал в дремотном состоянии. Ночью редко удавалось вздремнуть, лишь урывками, по десять минут, отчего спать хотелось еще больше. Сегодня же и пяти минут не выкроил. И вовсе не из-за каких-либо неожиданных событий в части. Все было тихо, в норме. Но Елышев был возбужден не в меру, и даже на рассвете не подступала дремота: ему все время казалось, что этой глухой ночью что-то произойдет или уже произошло, и не с кем-либо, а с ним самим.