Ева - Артуро Перес-Реверте (2018)

– А в твоем?

– Тоже нет… Кое-какие документы. И деньги.

– Что за документы?

– Накладные, которые русские должны будут подписать при передаче груза. Там все указано в подробностях.

– Ну прекрасно. Теперь потолкуем о твоих коллегах. Давай, пора уж кончать эту бодягу… Кто такой Гаррисон?

Слабым голосом, то и дело замолкая и осекаясь, но все же не давая Пауку возможности пустить в ход хлыст, Трехо рассказал, что знал: Уильям Гаррисон, гражданин США, твердокаменный коммунист, прибыл в Испанию в августе прошлого года в качестве журналиста, но на самом деле был направлен туда Коминтерном из Парижа. Высокий, светловолосый, близорукий. Носит очки в роговой оправе. Три месяца провел в интербригадах, вычищая оттуда троцкистов, подозрительных и недостаточно рьяных, а потом участвовал в допросах и казнях в Барселоне. Человек, что называется, дела и малосимпатичный. Ко всему испанскому относится с предубеждением. С капитаном Киросом отношения корректные, но не более того.

Фалько дал ему передохнуть и спросил:

– А что насчет нее?

Трехо глядел непонимающе.

– Ну, женщина эта что из себя представляет?

Трехо провел языком по пересохшим растрескавшимся губам.

– Она ладит с Киросом, – проговорил он с трудом. – Уважает его, и он платит ей тем же. Когда появился фашистский миноносец, она была на мостике… Сохраняла, говорят, полное спокойствие.

– Говорят?

– Меня там не было… Я поднимал боевой дух экипажа.

– Понятно. Дух поднимал…

– Это моя обязанность. Я комиссар флота.

И не герой, подумал Фалько. Драться с врагом – не вполне то же самое, что расстреливать безоружных офицеров. Жалкий вид пленного, его истерзанное тело не вызывали у Фалько злорадного удовлетворения, но и сочувствия не пробуждали. Он вспомнил, что рассказывал ему Антон Рексач: семь месяцев назад Хуан Трехо, в ту пору трюмный машинист на линкоре «Хайме I», принимал участие в расправе над ста сорока семью армейскими и флотскими офицерами, содержавшимися на транспорте «Эспанья», который превратили в плавучую тюрьму. Их по одному выводили из трюма и с привязанным к ногам грузом сбрасывали за борт, выстрелив в затылок. А кое-кого топили живыми.

– Ну, расскажи мне про эту женщину.

– Я мало что знаю… Зовут ее Луиза Гомес…

Хлопнул хлыст. Пленник дернулся от удара и взвыл. На укоризненный взгляд Паук ответил наглой улыбкой. Фалько придержал Трехо, который от удара медленно завертелся на веревке. Прикоснувшись, почувствовал под пальцами ледяную испарину и удивился, что в этом теле еще осталась какая-то влага.

– А тебе надо бы знать больше, товарищ комиссар.

Трехо широко, словно ему не хватало воздуха, открыл рот, но оттуда донеслось лишь невнятное надсадное сипение. Фалько кивнул Кассему, и тот, поднявшись, наполнил водой из бутыли жестяную кружку. Фалько поднес ее к растрескавшимся губам пленника, который стал с жадностью пить.

– На самом деле ее зовут не Луиза, а Ева, – сказал он через мгновение, с трудом обретя дар речи. – Фамилию не знаю. Она тоже не испанка, а русская.

Фалько сделал вид, что не заметил, с каким удивлением уставился на него Паук.

– Опытная?

– Да. Очень. И с большими полномочиями. Гаррисон – всего лишь ее подчиненный. Решения принимает она.

– Через твою голову?

– Ее назначили сверху. И за операцию отвечает она.

– И кто же там наверху?

В ответ раздался еле слышный шепот. Фалько подставил ухо:

– Кто, я спрашиваю?

– Какой-то важный русский… Велел называть себя Пабло.

Фалько кивнул. Сходится. Пабло – это, скорей всего, Павел Коваленко, резидент НКВД в Испании.

– Ты видел его когда-нибудь?

– Видел. Он наблюдал за погрузкой. Крепкий, лысый, усатый. Они с Евой стояли в стороне и разговаривали. Наедине. Даже Гаррисон к ним не подходил.

– Как она связывается с центром?