Слеза океана - Марина Кистяева (2018)

Глава 6

Один день сменялся другим, а у Ирины из головы не выходили слова Затмитского.

Он прав.

Она соглашалась с его словами и одновременно гнала их прочь. Потому что они были опасны. Опасны, прежде всего, тем, что лишили Ирину душевного покоя, к которому она так стремилась. Её жизнь понемногу начинала приходить в норму, а поверить словам Игоря означало разрушить всё, что было создано не дюжим трудом. Она платила высокую цену за свою безопасность.

Но готова ли она была заплатить ещё больше за свою свободу?

Нет или да? Да или нет?

Однажды в зоопарке она видела львицу, которая кидалась на барьер. Служащие зоопарка объясняли её поведение тем, что у той умер детеныш. И с тех пор львица, точно сошла с ума, и служащие опасались, что её придется усыпить. Жаль, конечно, будет, хорошая львица, но что поделаешь…. Вот и сейчас Ирина напоминала себе ту львицу. Она металась по дому и не находила покоя.

Побег? Нет. Она не была столь наивна, чтобы не понимать, что побег ей организовать не удастся. Безопасность дома Бехтерева носила и другой характер – Ирина оказалась запертой в четырех стенах. О, она могла относительно свободно передвигаться по лагерю, теперь каждая собака знала, что она принадлежит Бехтереву, и что он порвет любого, кто посягнет на неё.

Ирина не была столь умна, чтобы самой спланировать побег. Чужими силами? Но чьими? Затмитского? Этот вариант тоже не подходил. Витя сразу почувствует не ладное. К тому же, Игорь после их разговора старался, как можно реже появляться у Бехтерева. С глаз долой, из сердца вон.

Нет, сколько Ирина не думала, она приходила к одному и тому же. Побег не выход. Тогда, что?

Что, черт побери?

Она некстати вспомнила слова Вити, которые он произнес ночью, уже почти засыпая:

– Иришка, я хочу, чтобы ты мне родила ребенка….

Тогда она подумала, что он бредит, что шепчет во сне, но потом поняла, что нет.

– Ирка, ты меня слышишь? – переспросил он.

– Да, – жалобно пискнула она.

– Вот и отлично…. Значит, договорились. Ты мне рожаешь сына.

Ирина не придала разговору особого значения, потому что за те полгода, что они с Виктором жили, он впервые заговорил о ребенке. Слишком не реально. Когда лагеря были смешанные, существовали специальные лагерные пункты для матерей, и бывало, что мамки с грудными детьми попадали под амнистию или на них выходило распоряжение о досрочном освобождении. Но это опять-таки не касалось осужденных по пятьдесят восьмой.

Ребенок мог, конечно, изменить ситуацию. Иногда Ирине начинало казаться, что роди она ребенка, и тоска, бесконечная, тягучая, уйдет навсегда. Но появится другое. Нить, которая навеки её привяжет к Бехтереву, а, значит, и к лагерной жизни. А она этого не хотела!

И кто, вообще, сказал, что она сможет родить?

В Москве, в полубреду, она слышала обрывки разговора доктора, который пытался остановить маточное кровотечение. Он отчетливо сказал:

– Испортили девку.

О своих страхах Ирина ничего не говорила Виктору, не было нужды. А если он будет настаивать на ребенке, что тогда? Во всем признаться? Её вины тут не было. Его коллеги постарались на славу. Будь они все прокляты….

Все эти мысли Ирина прокручивала в голове, занимаясь уборкой дома. Она с удвоенной силой терла полы, точно они могли подсказать правильное решение.

Ей необходимо избавиться от политической статьи. Во что бы то ни стало. Дальше будет проще.

И единственным человеком, кто может избавить её от этой чертовой статьи, был, конечно, Виктор.

Но пойдет ли он на это?

Здесь не стоял вопрос о моральной стороне дела, о морали вообще трудно говорить в лагерях, здесь следует говорить о выживании. Ирина тоже стремилась выжить, и кто посмеет её за это осудить?

Ирина приняла решение, но легче от этого не стало.