Книга тайн - Том Харпер (2011)

Вот почему я стал историком. Я хотел восстановить нашу историю, очистить ее от чудовищ, отобрать у иностранцев, которые похитили ее у нас. Я все больше углублялся в прошлое, пытаясь избежать яда, который отравил нас. Пока мое поколение строило новое будущее с Wirtschaftswunder,[46] я пытался подрыть его основы. Новое прошлое. Чистое прошлое.

Он вздохнул.

— Вы должны понять — быть историком в Германии означает быть в рабстве у красивой женщины, которая спит со всеми подряд, кроме вас. Не осталось практически ни одного архива, ни одной библиотеки, которые не были бы разграблены, сожжены, уничтожены или утрачены в какой-то момент истории. Хорошо, сохранились копии оригинальных документов, а иногда и копии уничтожались. Так было всегда… но после войны это стало невыносимо. Молодому исследователю для того, чтобы сделать себе карьеру, нужны документы, находки, которые он может опубликовать. А от всех наших архивов остались лишь дым и пепел. Но вот в один прекрасный день в монастырской библиотеке, просматривая старую книгу рецептов, я нашел то, что искал. Сокровище.

— И что же это было? — спросила Эмили.

— Письмо. Лист бумаги, исписанный почерком пятнадцатого века. В уголке была эмблема: два щита, украшенные греческими буквами «хи» и «лямбда», соединенные петлей, обхватившей шею ворона. Я сразу же понял, что это такое.

Он поднял взгляд, чтобы убедиться, что они все еще его слушают.

— Иоганн Фуст. Вы знаете Фуста? — Олаф слишком погрузился в прошлое, чтобы дожидаться их ответа. — Фуст был деловым партнером Иоганна Гутенберга. Гутенберга вы, конечно, знаете. Все знают Гутенберга. Журнал «Таймс» назвал его человеком тысячелетия. Но если бы вы приехали в Майнц пятьсот лет назад, то там все бы знали Фуста, а Гутенберга — никто. Гутенберг напечатал одну книгу. Фуст и его сын Петер Шеффер напечатали сто тридцать. Письмо от Фуста — это все равно что послание святого Павла. И я нашел его.

— И что там было написано?

На пальцах Олафа, теребивших старое одеяло, пульсировали жилки.

— Мне бы нужно было его опубликовать. Я должен был сообщить библиотекарю о находке. Это остановило бы все. Но я этого не сделал.

Он украдкой оглядел церковь.

— Я его украл. Я и понять не успел, что сделал, как письмо оказалось у меня в кармане. Наконец-то я нашел мою принцессу, спавшую в башне замка. Она не пожелала стать моей, так я взял ее силой. В архиве не было охраны — никто не понимал ценности всего хранящегося там.

— Но вы не опубликовали свою находку?

— Это письмо лишь дало толчок. Оно намекало на вещи куда более существенные. Я, конечно, мог бы его опубликовать. Я должен был вернуться в архив, сделать вид, что нашел его, сообщить о находке. Но в этом случае я рисковал остаться с крючком, тогда как кто-то другой мог бы уйти с рыбкой. А я был ревнив. Как старый муж с молодой женой… вот только мне было двадцать четыре, а ей — пятьсот. Я спрятал ее. Мою тайну.

Рассказывая, он намотал нить из одеяла на указательный палец так туго, что кончик пальца побелел. Он, казалось, и не замечал этого.

— Я хранил мою тайну. Но недостаточно хорошо. Я был молод, и мне хотелось производить впечатление на женщин, хотелось затмевать конкурентов-исследователей (которые иногда оказывались и соперниками в любви). Я делал намеки, неясные замечания, напускал туман. Я был беспечен. Считал себя очень умным.

И вот однажды ко мне, в мой дом, пришел человек. Молодой священник. Отец Невадо. Он был тощий — мы все тогда были тощими, но он был костлявее всех и с красными, как у вампира, губами. Он сказал, что приехал из Италии, хотя сам явно был испанцем. Из этого я сделал вывод, что он работает на Ватикан. Он сказал: «До меня дошли слухи о вашем примечательном открытии». «Да, я нашел письмо от человека, который жалуется, что церковь украла у него кое-что, — сказал я. Я был самоуверен. — Вы пришли вернуть украденное?»

Глаза священника были прозрачными и холодными, как лед.