Ультима - Лиза Хилтон (2018)

Прозвенел звонок, и голос по трансляции сообщил нам сначала по-немецки, а потом по-английски, что музей закрывается через пять минут.

– Быстрей! – прошептала я Ли. – Сделай несколько снимков тех мест, где рама соприкасается с полотном!

Обычно слабое место всех подделок – границы полотна. Так их обычно и вычисляют. Ли очень осторожно подобрался к «Девушке с веером» поближе и тщательно навел резкость. Серьезные работы обычно находятся на сигнализации, чтобы любопытные посетители не подходили слишком близко. По направлению к выходу раздался стук каблуков. Я постаралась прикрыть собой Ли, снова раскрыла альбом и опять оказалась нос к носу с Маккензи Пратт, которая заглянула в галерею из коридора. Она приподняла темные очки и пристально посмотрела на меня. На фоне комков туши на ресницах глаза казались почти бесцветными и напоминали крошечные ядовитые цветы.

– Ой какие мы прилежные! – воскликнула она.

Не подав виду, я кивнула и уткнулась в книгу. Больше я на американку не смотрела, но, пока Ли делал снимки, издалека чувствовала на себе ее подозрительный, злобный взгляд.

Изначально Ли планировал прийти в музей еще раз на следующее утро, но теперь ему уже не терпелось попробовать композицию. Работая по фотографиям и иллюстрациям из каталога, он быстро набрасывал карандашом один эскиз за другим в альбоме формата A2, каждый раз немного изменяя перспективу и позу натурщицы. Линии были настолько четкими и уверенными, что, глядя на очередной эскиз, я с трудом могла поверить, что это не Гоген. Ли оказался настоящим мастером.

– Ли, – спросила я у него, когда мы сделали перерыв на чашку теплого чая «Липтон», – почему ты не пишешь свои картины? Ты же потрясающий художник! Ты способен на большее!

– Платят хорошо, – пожал он плечами, убирая карандаш за ухо. – Да и что мне делать? Да, я умею рисовать. В принципе я могу нарисовать все, что угодно. Но настоящая живопись никого больше не интересует.

– Но…

– Я привык. Уже не переживаю, – доверительно добавил он по-английски, и его рука снова запорхала над бумагой.

Это точно, переживать теперь нужно мне.

Мы заказали обед в номер да Сильвы. За едой я рассказала свое видение провенанса, объяснив, что мне понадобится для каждого этапа нашей легенды, которую я придумала. Ли добавил, что ему нужно будет смешивать краски с воском, и показал да Сильве крупные планы из музея – тончайшие слои краски, за счет которых картина, казалось, светилась изнутри, но да Сильва даже не взглянул на «Девушку с веером». Итальянец казался рассеянным, все время смотрел на телефон и вертел свой золотой «Дюпон». Ли быстро съел все, что было на тарелке, аккуратно сложил салфетку, извинился и сказал, что ему нужно работать. Все движения китайца были спокойными и точными, совсем как его рука, когда он рисовал.

– Покурим? – предложила я.

– Нет, на улице слишком холодно, не пойду.

– Выпьем?

– Конечно.

Я нашла мини-бар, сделала ему джин-тоник, а себе взяла бренди.

– Что случилось? Ты какой-то нервный.

– Мне надо вернуться в Рим.

– Я думала, ты на больничном.

– До июля. Но дело не в этом.

– Жена?

– Да.

Я подумывала предложить ему потрахаться. Ну как еще согреться холодной ночью в Эссене? Да и чем еще люди занимаются в командировках – опустошают мини-бар, а потом удаляются в одиночество безликих гостиничных номеров? И тут я наконец призналась себе, что думаю о Ромеро с тех самых пор, как впервые увидела его тем летом на озере Комо. Я до сих пор помнила его обтянутую рубашкой мускулистую грудь. Конечно, это не мешало мне придумывать способы убить его. От него веяло холодом, равнодушием ко всему, кроме следующего необходимого действия. Он быстро считывал людей и ситуации – стрелок в доках, мальчишка в Танжере. А еще я видела его взгляд, когда он застрелил того мужчину в Албании. Эта история никак не шла у меня из головы.

– Ромеро?

– Ну что опять?