На следующий день после нашего возвращения из Палермо Ли приступил к работе над «Девушкой с веером II». Да Сильва почти сразу же смотался в Рим. Его не было три недели, но он звонил каждый день, к тому же я понимала, что он регулярно звонит Вонючке и тот все ему докладывает. Помимо быстрых вылазок за едой, Сальваторе практически переехал к нам и вроде как с удобством устроился на надувном матрасе в гараже. Может, ему в принципе нравились пристройки. Как он решал вопросы личной гигиены, я предпочла не выяснять. По утрам я ходила на пробежку и работала над провенансом, днем Вонючка отвозил меня в мастерскую. Общались мы друг с другом вежливо, но не особо многословно. Интересно, он вообще спит, думала я, частенько засиживаясь за книгами, размышлениями и вином и глядя на его неподвижную фигуру с пистолетом в саду. Как бы рано я ни просыпалась, он уже был на месте, как будто никуда и не уходил. По крайней мере, он не пытался следить за мной, когда я ходила на пробежку.

Мне не было ни скучно, ни одиноко. Из групповых занятий я предпочитаю только одно, но под присмотром Вонючки устроить себе такое развлечение шансов у меня не было. Ли упорно работал над холстом, а я сочиняла историю. Придуманные мной герои настолько ожили, что я уже практически поверила в их существование, и очень хорошо, потому что мне нужно было в них верить, чтобы убедительно провести презентацию для «Британских картин».

Однажды утром я открыла ставни и ахнула: всего за одну ночь в Италию пришла весна! Как будто кто-то взорвал огромную хлопушку и всю землю засыпало конфетти. Натянув джемпер, я выбежала на улицу в одних трусах. Вонючка молча наблюдал за мной, глядя, как я перелезаю через забор позади фермы и бегу через луг по холму к опушке леса. Луг весь сиял розовыми смолёвками и голубыми цветами огуречника, живые изгороди светились желтым и оранжевым; из долин со стороны города пахло цветущим миндалем и персиком. Вонючка подошел к забору и стал смотреть, как я глажу руками влажную траву.

– Ti piace? Нравится?

– Bellissimo! – широко улыбнулась я.

Пожалуй, это был наш самый длинный разговор. Он наверняка решил, что я окончательно свихнулась, а может, подумал, что англичане – все психи. Зацвел мышиный гиацинт, увивавший входную дверь. Позже я собрала небольшой букетик и поставила в стакан с водой рядом с его матрасом.

В тот день, разговаривая с да Сильвой по телефону, я обнаружила, что рассказываю ему про цветы.

– Весной там очень красиво, это правда. – По голосу было слышно, что он улыбается. – А откуда ты знаешь все эти названия?

– Ну, я же все-таки искусствовед.

Пожалуй, самая жуткая неделя моей работы в «Британских картинах». Делаю презентацию для продажи акварелей Викторианской эпохи. Оказалось, что очень важно уметь отличить цветы боярышника от цветов ежевики. Я, конечно, всегда любила цветы, но Уильяму «Птичьему Гнезду» Ханту никогда не стать моим любимым художником.

– Послушай, а когда ты сможешь вернуться? Мне нужно, чтобы ты сообщил банку, что мы готовы снимать лак, и ты наверняка захочешь присутствовать при этом.

– А зачем было наносить лак, если его сразу снимать?

– Madre di Dio! Перестань задавать глупые вопросы?

– В пятницу. Приеду домой в пятницу.

Повесив трубку, я долго стояла и смотрела на луг с неожиданно глупой улыбкой на лице. И тут мне внезапно захотелось пойти в салон красоты в Сидерно. Домой. Он сказал: «Приеду домой».

Марианджела Луккини, реставратор из Реджо-ди-Калабрия, пришла в восторг, когда я позвонила ей. Она много работала на министерство культуры, реставрировала произведения искусства в бесчисленных церквях на юге страны и сказала, что в восторге от возможности заняться чем-то стоящим.

– В основном их интересует нанесение лака. Все приличное в любом случае отправляют на север, как и апельсины.